Артистка, блин!. Екатерина Вильмонт
ественского убранства придают всему особую волнующую прелесть, многочисленные кафешки и бары так и манят зайти, согреться чашкой вкуснейшего кофе или стаканом глинтвейна.
– Какая ты умница, Надька, что вытащила меня сюда! – признался вдруг Семен Романович жене.
– Что это с тобой, Сенечка? До сих пор ты только ворчал.
– Да ничего, просто я вдруг понял, что уже отдохнул. Отоспался, отъелся, да и вообще… привел в порядок душу и мысли. Все-таки как хорошо иметь жену, которая знает тебя лучше, чем ты сам!
– Что верно, то верно.
– Сколько нам еще тут осталось?
– Три дня. А что, уезжать неохота?
– Неохота! – тяжело вздохнул Семен Романович. – Может, поменяем билеты и останемся еще на недельку?
– Нет, Сеня, ты через три дня взвоешь!
– Не взвою! Здесь так чудесно…
– Не смеши меня! И, главное, слушайся, тогда все будет отлично!
– Да, кажется, ты, как всегда, права, – засмеялся он. – Ну, какие на сегодня планы?
– Какие планы? Пойдем гулять, заглянем в магазинчики, пообедаем.
– Надюш, а давай пообедаем там же, где вчера.
– Давай, сама хотела тебе предложить. Там так готовят седло косули! Пальчики оближешь.
– Я тебя обожаю!
– Ты обожаешь седло косули!
– Спорить не стану, но тебя я обожаю куда сильнее. Он обнял жену.
Они бродили по улицам, накупили какой-то дребедени, выпили кофе, потом опять бродили, а потом вдруг решили вспомнить детство – пошли кататься на санках с горы. Восторгу обоих не было предела, и Семен Романович, словно чеховский герой, каждый раз шептал жене на ухо:
– Я люблю вас, Наденька!
Надежда Михайловна была очень довольна.
– А я не помню, как звали ту девушку! – со смехом сказала она, когда они влезли в подъемник.
– Я тоже точно не помню, но, кажется, все-таки именно Наденька! – засмеялся муж.
После пятого спуска Надежда Михайловна решительно сказала:
– Все, хватит! Хорошенького понемножку!
– Согласен, но завтра опять сюда придем, дураки, три дня потеряли! Надо наверстывать! Все, идем обедать, я голоден как волк!
– Хорошо, только зайдем переодеться, у меня снег в сапоги набился и брюки мокрые.
– Описалась со страху?
– Еще чего! – засмеялась она. И подумала: надо его почаще куда-нибудь вытаскивать, за три дня в этом альпийском раю он стал похож на себя прежнего, молодого.
Через час они входили в тот же ресторан, где обедали вчера.
– Я хочу пива! – заявила вдруг Надежда Михайловна.
– Вот так новость! Ты же не любишь?
– С меня Татьяна взяла слово, что я попробую темное пиво.
– Прекрасно! Наконец-то и я выпью пива.
– А ты чего воздерживался?
– Так я тоже не большой любитель.
Пиво им подали очень быстро.
– Ох, как вкусно! – простонала Надежда Михайловна, отхлебнув пива. – Мягкое, бархатное просто.
– Да, недурно… Ой, ты глянь, что на улице творится!
За окнами валил снег.
– Ничего себе! – ахнула Надежда Михайловна. – А нас тут не завалит?
– Ерунда, выгребут! – как-то радостно засмеялся Семен Романович.
В этот момент дверь открылась и вбежала женщина с мальчиком лет семи. Они смеялись, отряхивая друг с друга снег. К ним поспешил молоденький кельнер. Они весело заговорили по-немецки, видимо, женщину здесь знали. Кельнер помог ей и мальчику раздеться. Они прошли к дальнему столику.
Семен Романович сидел спиной к ним.
– Надь, ты чего?
– Погоди! – отмахнулась от мужа Надежда Михайловна.
– Да что ты там увидела? – он оглянулся. – Ты что, знаешь эту бабенку?
– Нет. Я ее не знаю. Но вот если бы найти актрису с таким лицом… Это был бы идеальный вариант. Просто вылитая наша Марта!
– Ну, милая… Так повезло только однажды Басову, когда он нашел юного Янковского в гостиничном ресторане.
– Да понимаю… Но, главное, я точно знаю теперь, что нам надо искать!
– Я хочу тоже посмотреть. Давай поменяемся местами.
– Давай!
Семен Романович долго смотрел на незнакомую женщину. Вьющиеся каштановые волосы, нежное, чуть скуластое лицо, слегка раскосые глаза, чувственный рот…
– Она, в сущности, некрасивая.
– Она лучше, чем красивая. У нее лицо, от которого глаз не оторвать. В ней есть загадка. И для Марты это лучше, чем красота. Красивых, в конце концов, полно.
– Пожалуй, ты права. В ней действительно что-то есть. И она грустная…
– Это же прекрасно! Образ будет неоднозначным. Кто наша Марта? Суперагент. И некоторая грусть очень даже