Одинокий. Рассказы. Александр Ступин
сколько вокруг событий… Столько всего… Про деревню нашу. Вон, что творится.
– А что творится?
– Бандиты человека убили…
– Слышал. Нелюди…
Отец Иоанн промахнулся по бревну, топор вылетел из рук и упал в кусты. Он молча пошёл за ним, ничего не отвечая.
– Помните, в баньке на озере парнишка приблудный, его ещё Слишкомжарко звать стали, смешная такая кличка. И говорят, он ещё, вроде, из семьи банных, ну, вроде лешего… Сказки, конечно, всё это. Болтают люди, от скуки. Вы согласны, батюшка?
– От скуки, точно. От скуки всё делается. Людей убивают, воруют, грабят…
– У меня вот… собачонку мою застрелили бандиты приезжие. Так просто, лаяла, говорят, сильно на них. Застрелили… А ведь это я им про парнишку рассказ…
– Ты? Ты-ы? Да зачем, для чего же ты сделал это?
– Они – звери, звери. Собачонку мою просто застрелили. Шуточки такие. Им всё равно: что человека, что собачонку.
– Он ведь – не игрушка, он человеком становился. Ты это понимаешь, окаянная твоя душа?
– Понимаю, потому и пришёл. Прости меня, батюшка, прости… Отмстить хотел, сейчас жалею, сильно жалею. Один я остался, совсем один. В голове помутилось.
Батюшка замахнулся топором, так что бухгалтер поднял руку, инстинктивно закрываясь. Лезвие топора глубоко вошло в бревно.
– Уходи, не до тебя… Потом. Потом поговорим.
– Да, потом, потом…
Он повернулся и быстро пошёл со двора.
– Потом… А что, что – потом? Пусть они, пусть убираются… И я не жалею, не жалею. Пусть они пожалеют!
V
События, как нитки на катушку, стали наматываться, одно на другое, одно на другое, начало уже не найти, и конца не видно. Прошло дней пять, наверное, после всего. В милицию, понятно, никто не обращался. Родных у Слишкомжарко нет, документов у него нет. А свидетелей убийства тоже, кроме как бухгалтера, не было, да и тот, как убивали парнишку, не видел. Только слухи.
Дело к обеду шло, магазин как раз закрывался, и покупатели расходится начали. Выходят на крыльцо, разговоры, ничего особенного: кто с кем, кто у кого. Деревенские новости.
Глядят, а по улице, магазин на центральной улице стоял, идёт кто-то. Ну, идёт себе и идёт, мало ли что. Ближе, когда он подходить-то стал, парнишку в нём узнали: тяжело опираясь на посох, чуть припадая на левую ногу, и даже как будто бочком шёл он. Люди, глядя на него, стали креститься, женщины платки к глазам подносили, вздыхали: жалко, ведь ничего плохого от него не видели. Он прошёл мимо, не замечая никого и не сбавляя шаг.
– Наверное, к церкви, отца Иоанна ищет…, к нему идёт, – перешёптывались в толпе, а потом… Дети двинулись за ним, из любопытства, а за ними – несколько женщин, тоже как бы по-смотреть, но идущих становилось всё больше, и шли, не спрашивая друг у друга: зачем? Из села к храму шла уже целая процессия.
Храм стоял чуть на въезде в село, на пригорке, с которого все красоты, как на ладони: и озеро, и лесочки, и река. Когда-то его окружала