Молочные волосы. Инна Лесина
без звуков, внутрь себя. Спросил, почему сразу ему не сказала.
Так получилось, что почти в это же время в ста километрах от Екатеринбурга Петя, в чьей ванной я сидела на полу, сказал про рак моему папе. Папа потом бродил по городу, а вечером рассказал маме. Я так и не смогла.
* * *
В первые дни диагноза я решила, что болезнь – это то, что мне дали. Дали время. Несколько ночей я укладывала в себе информацию – днем было некогда. Мы вставали в 5 утра, в 6 уже куда-то ехали. Я долго стояла под душем – пока Оля пила кофе, красила глаза и стучала в дверь ванной, что уже пора выметаться. Я вообще замедлилась в те дни. При очень большой поддержке от моих людей, я становилась прочной кирпичной стеной самой себе. Кирпич был из розового туфа (горная порода вулканического происхождения). Надо было выждать, настояться, как любимый односолодовый виски. Дождаться другую себя. Жизнь, женственность, красивые волосы, за которыми меня иногда не видели. Казалось, из меня все это вычитали. А я чувствовала себя строительной площадкой, где работа полным ходом – все в лесах, и бетономешалка имеется, с божьей коровкой на боку. Я видела однажды такую – ярко-оранжевая, с коровкой, она украшала пухлую московскую пробку.
* * *
Хорошие звукорежиссеры в процессе съемки пишут тишину того места, где происходит действо. Она нужна, необходима для последующей работы со звуком. Неправда, что тишину можно дописать потом, где-нибудь. Нет. У каждого места – своя тишина. Чужая тишина не подойдет, не совпадет с твоим шумом.
Я не зашла ни на один сайт. Не прочла в Интернете ничего о подробностях своего диагноза. Задавала вопросы напрямую: лечащим врачам, друзьям-врачам, просто друзьям. Среди подруг были те, кто прошел через болезнь, поэтому я садилась за руль и везла свои вопросы к источнику информации.
У меня абсолютный слух, и он не раз «подставлял» меня на экзаменах в музыкальной школе. Слушая игру других, я забывала свою прелюдию или этюд, их тональность. Потому что могла сыграть в любой. Чужие экзаменационные программы смешивались во мне, как в шейкере. И, выходя на сцену, я сидела в тишине перед роялем. Кто-то думал, что так я сосредотачиваюсь на игре, но мой учитель, Алла Александровна Плахова, точно знала – я просто вспоминаю что играть. И когда вспоминала – что именно, но «пролетала» мимо тональности, Алла Александровна кричала из зала: «Лесина, ближе к тексту!» С 3-го класса я перестала слушать тех, кто играл до меня.
После сообщения диагноза во мне «включился» тот музыкальный опыт: «сыграть» свою историю без прочтения чужих. Я не знаю, насколько это верно. Кому-то показан рецепт ровно наоборот. Но мне нужно было самой «откатать» свою произвольную и показательную программу. А дорогие мне люди ждали и верили в зрительном зале.
* * *
За время нужных мне исследований я узнала другую Москву. В ней люди медленно выходят из машин, никто не бежит, в руках файлы или пакеты с бумагами, и их как-то бережно несут, а еще всегда наготове мелочь для голубых бахил. С кем-то я виделась в коридорных очередях