Зеркало, зеркало. Кара Делевинь
что Най втянули в какую-то серьезную историю. Она попала в беду, сама того не осознавая.
Эш встает, и ее губы оказываются всего в нескольких миллиметрах от моего уха.
– Я тоже так думаю, – шепчет она, а затем резко разворачивается и уходит.
– Господи, деточки, ну и денек выдался! – восклицает Джеки, как только мы переступаем порог тесной квадратной кухоньки, увешанной шкафчиками из темной сосны. Она прижимает к себе каждого из нас, и мы по очереди вдыхаем сладкий аромат ее духов. Я обхватываю ее руками так крепко, как только могу, и целую в соленую от слез щеку. Давно меня никто не обнимал. Звучит глупо, но иногда каждому нужно, чтоб его вот так вот обняли, стиснули лицо ладонями и поцеловали в лоб.
– Как же хорошо, что вы пришли! Мне иногда так вас не хватает. Никто не шумит, не болтает, не включает музыку на полную громкость. – Со слабой улыбкой, которая стоит ей неимоверных усилий, Джеки рассаживает нас за маленьким круглым столом, разливает по бокалам кока-колу и накладывает в тарелки домашнюю еду: шиш-кебаб, курицу, теплые питы, пахучий рис. Любимые блюда пробуждают аппетит, а вместе с ним воспоминания, светлые и приятные. Пока мы едим, Джеки ходит вокруг стола, касаясь ладонями наших щек и поглаживая нас по плечам. Макс почти не участвует в общей беседе. Грустно улыбаясь, он переводит взгляд от одного лица к другому, а в глазах у него стоят слезы. Эш молча сидит за столом перед тарелкой с нетронутой едой. Ее голова опущена, а волосы цвета ночного неба занавесом заслоняют лицо. Можно подумать, того разговора в прихожей и вовсе не было. Мне не терпится возобновить наше обсуждение, но у нее такой неприступный вид, что как-то не хочется проявлять инициативу.
Тарелки пустеют, темы для разговора заканчиваются. Наконец за столом воцаряется тишина, и все, что мы недосказали, с тех пор как вышли из больницы, повисает большой серой тучей у нас над головами.
Смущенно откашлявшись, Лео отодвигает свой стул, но тут Джеки прерывает молчание:
– Насчет того, что сказал Макс… что мы не так уж хорошо ее знаем… Мне казалось, я знаю о ней все, каждую мелочь, но за несколько недель до исчезновения она и правда очень изменилась: перестала ярко краситься, носить парики. Она стала выглядеть… как все. А какой она стала радостной, какой ласковой! Но вы ее, наверное, знаете лучше, чем я. Почему, по-вашему, она сбежала из дома? Неужели ей было настолько плохо, что она… она…
Я закрываю глаза в поисках ответа, который бы ее утешил.
– Если бы мы что-нибудь об этом знали, мы бы вам рассказали, – говорит Роуз, прежде чем я успеваю собраться с мыслями. – Если Най что и планировала, то об этом не знал никто, даже Ред.
Я встречаюсь с Джеки взглядом.
– Най терпеть не могла татуировки, – говорю. – Ей нравилась учеба, нравилось играть в группе. Она сбежала не потому, что якобы была в депрессии. Тут в другом дело. С ней что-то случилось, но что – не знаю. Вот очнется, и сама нам расскажет.
– Вот только… – говорит Эш резко, – вот только неизвестно, очнется ли она вообще, а если даже очнется,