1916. Война и Мир. Дмитрий Миропольский
молодая энергичная женщина, интересовалась спортом живейшим образом, и при случае сама любила посоревноваться, давая фору многим мужчинам.
Очень кстати появился стюард с холодным лимонадом. Дмитрий Павлович залпом осушил один бокал; взял второй, сделал глоток и принялся разглядывать проплывавшие мимо гранитные скалы, высящиеся из ярко-синей воды. Но мысли его против воли возвращались к футболу, к сокрушительной победе Германии. От воспоминаний к горлу подкатил комок. Дмитрий Павлович сглотнул, и Мария Павловна ещё крепче прижалась к его локтю.
– Всё позади, – по-матерински ласково приговаривала она, – всё уже позади, Митенька. Пойдём, а то перед гостями неудобно: я их пригласила и бросила…
– Ты же их не одних бросила, – попытался улыбнуться Дмитрий Павлович. – Вон их сколько! И потом, все взрослые люди, пусть придумают что-нибудь. В фанты, что ли, поиграют…
– Пойдём, пойдём, болтун милый…
Мария Павловна потянула брата обратно на корму прогулочного кораблика, где под тентом пряталась от зноя светская компания.
Глава VI. Санкт-Петербург. Про рок
Бурлюк продолжал потеть и пить пиво, а Маяковский разглядывал брошюру.
Издание было дешёвое. Грубая бумага за время путешествия в давидовом кармане потёрлась и намокла. Рисунок на обложке изображал двух гладиаторов: один, выронив щит, лежал навзничь; второй припал на колено и наносил удар милосердия, пронзая копьём грудь поверженного.
– Учитель и ученик. Разговор. Сочинение Велимира Хлебникова, – прочёл Маяковский под рисунком. – Херсон, тысяча девятьсот двенадцатый год. Свеженькая…
– Первая Витина книженция. Всего месяц как вышла, – сообщил Бурлюк. – А рисовал Володька, брат мой… Уж не обессудьте, что в таком виде: жарища, с меня льёт, как в бане.
Маяковский брезгливо перевернул несколько слипшихся от пота страниц.
– А где стихи? – спросил он. – Текста кот наплакал, цифры, таблицы…
– В том-то и дело! – Бурлюк сверкнул глазом. – Стихи для Вити – это слишком просто. Частный случай, как говорят математики. Есть художники слова, есть художники карандаша или красок… А Велимир Хлебников – художник вообще! Вот у кого поучиться глобальности мышления… Знаете, что у вас в руках? Бомба! Настоящая бомба, доложу я вам!
Маяковский восторгов Бурлюка не разделил и усмехнулся:
– Ну, уж бомбу-то мне в руках держать доводилось. И это на неё похоже мало, – он разгладил влажную страницу и начал монотонно читать наугад, прыгая через строки. – Бег бывает вызван боязнью, а бог – существо, к которому должна быть обращена боязнь… Также слова лес и лысый, или ещё более одинаковые слова лысина и лесина… Лес есть дательный падеж, лысый – родительный… Место, где исчезнул лес, зовется лысиной… Также бык есть то, откуда следует ждать удара, а бок – то место, куда следует направить удар…
Он поднял глаза на Бурлюка:
– И это вы называете бомбой? Смешно! Лес и лысина –