Красный камень Каррау. o'Daniel Thistle

      В полицейском участке я подобен крошке стекла, которую занесло в лимфатический узел. Окружающие чувствуют колючее раздражение, грозящее инфекцией, но, связанные наложенными на себя правилами, не могут избавиться от меня.

      Приемная в участке – проходное помещение с единственным окном на всю стену и тремя дверными проемами без дверей. За стеклом – решетки, на подоконнике – пепельницы. У стены ряд старых, затянутых винилом кресел.

      Я прислонился к подоконнику боком, чтобы видеть оба мира: снаружи и в коридорах. Рассвет приближался – насыщенная лиловая полоска в разрыве серо-синих облаков. Люди в помещении, несмотря на ранний час, энергично расхаживали и озадаченно хмурились. В дальнем конце коридора, у кофе-машины три офицера в одинаковых немарких формах о чем-то спорили.

      Минутная стрелка настенных часов сдвинулась еще на одно деление, облака разошлись второй прорехой – оранжевой, как огонь. Я лишний в этом городе. Он пытается меня выплюнуть – желательно по частям.

      Мои документы, в том числе приглашение, забрали – пока университет не подтвердит, что действительно ждут меня. Оставалось дождаться, когда откроется ректорат и секретарь поднимет трубку – заверить, что да, я – это я, и университет меня нанял. Странное чувство, когда ни один человек в целом городе не знает кто ты. Не то растерянность, не то свобода.

      Мне и студентам, грозило максимум – «общественные беспорядки» из-за сработавших каскадно сигнализаций. У Давида были приводы, а на каждом горшке с марихуаной и кактусами его отпечатки. Полиция – это его проблемы и его выбор. В чужой выбор не вмешиваются.

      Но, уходя от Принца, он убил двоих вампиров. В человеческом полицейском участке правительница немертвых найдет его – и выпотрошит.

      Хуже, чем выпотрошил я.

      Давид спас мне жизнь, пусть и не намеренно закрыв от того копья. Я вернул его, осознавая, что делаю и зачем. Долг должен был закрыться. Должен был. Но Тень не стала тоньше или светлее.

      Зря я ее получил, я не удержу. И обрушу все ужасы, таящиеся в ее недрах, на Каррау.

      Нет, нельзя так думать, это уже – сдаваться, уже подвести.

      В дневнике Блая чистыми остались лишь три листа. Под последней записью я написал о Давиде, о своем долге ему – и о том, что не знаю, как этот долг вернуть, прежде, чем Тень переполнится.