Город с названьем Ковров-Самолетов (сборник). Наталья Ильинична Арбузова
не шла. Оглянулся на Илью – Илья ничего. Написано было, разборчиво или неразборчиво, много всякой всячины. Относилось явно к тому, что его только и занимало в последние годы – к тайне жизни и смерти да к судьбе России. И место было не простое, ровно чьи-то взгляды скрестились и фиксировали его здесь. Нестреляев сощурился, поднапряг глаза и, немного досочинив, прочел длинную фразу: «Через тридцать лет поспеешь еще на одни проводы». Что провожать, кого провожать через тридцать лет? Он сам доживет до девяноста? Не похоже. Светопреставленье будет? Навряд ли. Довольно грамотно обратился внутри своей оборудованной головы к глобальному информационному полю. Но в интернете будущего по двум кардинальным для него вопросам – «тайна жизни и смерти» да «судьба России» – видно, еще не открыли страниц. Так он и мялся, окутанный облаком сомненья, не то перед загадочным камнем, не то посреди улицы Народного Ополченья.
Из всего прочтенного конечно же следовало выбрать «полжизни даруется». Это не то что «жизнь отдать». Что касается предложений «стоять вечно» или «не сойти с места», то и впрямь можно обратиться в соляной столп, проехавши полверсты. А что будет через тридцать лет, там увидим, коли доживем. Забыв совсем про Илью Муромца, Нестреляев продолжил исследованье камня на предмет избрания направленья движения. Однако составить по этим отрывистым штрихам какую-то схему или карту никак не удавалось. Наконец желаемому предначертанью был приписан некоторый вектор, очень приблизительно и с большой натяжкой. Далее Нестреляев поступил всецело как русский человек: махнул рукой, очертил свою буйну голову – чему быть, того не миновать, да и поехал в соответствующую сторону, даже не вдруг оглянувшись, а едет ли за ним новый его товарищ. Едет, прогибая землю тяжелыми конскими копытами.
Солнце село в степь. Похоже, я не мастер диалогов и никогда не доживу до написания пьес, разве что мне даруют еще полжизни. Я не могу сообразить, что сказал Нестреляев Илье и что тот ответил, как играют в дружных семьях, заворачивая бумажки. Ладно, писательство – тоже игра. Кто виноват и что делать – сообразим, Бог даст, играючи. Нечего корчить серьезную мину. В общем, Нестреляев кашлянул, Илья в ответ что-то буркнул, и они стали устраиваться на ночлег.
Можешь мне поверить, читатель, в степи было здорово. Вот так вот было в степи весенней ночью при начале второго тысячелетья. Нестреляев долго ворочался, и Илья его во сне даже довольно явственно, понятными словами ругнул. Уже при розовеющем небе наш герой заснул и проснулся как огурчик. Ильи рядом не было. Нестреляев задрал голову поверх травы. Степь осталась степью, но возле головы его были какие-то рельсы и будка со шлагбаумом вроде той, что стоит на улице Народного Ополченья при въезде в зону многолетнего захороненья радиоактивных отходов курчатовского института. Нестреляев встал и приготовился чесать отсюда. В ногах чувствовалась какая-то крепость. Он так рванул с подозрительного места, что диву дался. Поглядел на свои руки и удивился пуще прежнего. Вот так вот,