Город с названьем Ковров-Самолетов (сборник). Наталья Ильинична Арбузова
Прудах лебедь белый плывет. Ручной, по имени Борька. Позднее его, как все знают, съели. Но тут он жив и здоров, сушит лапы на плаву, выбирает клювом какую-то дрянь из-под перьев. По берегу идет, нет, летит, раздувая юбку с большими карманами, молодая худенькая женщина. Нестреляева не видит, смотрит на лебедя, круто развернув голову на лебединой шее – сюда, Модильяни! Смеется беззвучным смехом, закусив тонкие губы и ребячливо дергая подбородком. Солнце пронизывает светлые на отлете волосы.
Нестреляева будто током ударило – Господи, как скоро все произошло! Будто с неба опустили и поставили перед ним его единственную любовь. Постой, постой, брат Нестреляев, но ведь та была в довольно длинной юбке и с заколотыми волосами. Ништо! Нет, гляди-ко, у той были покатые плечи, а эта востроплечая и востроносенькая, как синичка. Светловолосая, а та вроде была потемнее. Не та, приходится признать. Но уж очень естественна, таких раз, два и обчелся. «Отвяжись, автор, – говорит Нестреляев со свойственной ему теперь определенностью, – это моя единственная любовь. Кто из нас в конце концов подключен к глобальному информационному полю? Я или ты?» Ишь, хвастается. Ну ладно, ладно. Похоже, у меня сначала вышла вторая часть Фауста, а теперь начинается первая. Если ты, мой читатель, дотянул до этого места, то теперь немного отдохнешь. Боюсь, недолго.
В общем, она вытянула шею, как лебедь, будто собиралась улететь. Только, кроме шеи, ничего лебединого в ней больше не было, если не считать, что это была лебединая песня Нестреляева. Типичный гадкий утенок, умная рожица и неуверенная осанка. Женщина, несчастливая по определенью. Даже не нужно смотреть, окольцована ли эта птичка. У нее на лбу написано, что она одинока. Да Нестреляев теперь все может запросто узнать, запросив свою голову с встроенным супермозгом. Смеется таким радостным смехом! Так они и шли параллельно. Тут Нестреляев позволил себе целых два шага в ее сторону, на что раньше никогда не отважился бы. Но теперь он чувствовал в себе новую способность – сделать человека счастливым. Раньше всё его хватали мертвой хваткой, и такая из этого получалась ерунда! Так что эти два шага были большим событием. И она обернулась.
У меня в постижении литературного мастерства все идет со скрипом, как бывало у Нестреляева в любовных историях. Я так ясно вижу этих двоих, но убей – не слышу, что они говорят. Маргарита спросила мастера: «Вам нравятся мои цветы?» А эта ничего не сказала, только поскорей отсмеялась уже вслух и, перестав давиться смехом, с трудом привела лицо в приличное состоянье. Нет, надо же, когда он продолжал на нее смотреть, она извинилась. Так и сказала: «Извините, ради бога». В голосе было что-то щебечущее. Ну, тут уж Нестреляев нашелся. Он заверил ее, что в жизни не слыхал такого прелестного смеха и был бы рад рассказать ей что-нибудь веселое, чтобы вызвать его опять. Это Нестреляев-то, который всегда был кислый, как лимон. А тут откуда что взялось. Но она улыбнулась милой улыбкой, сказала, что уже пришла домой, и взялась за ручку двери. Так Нестреляеву безо всякой помощи его