10 дней из жизни Сталина. Григорий Горяченков
быть гарантированы: свобода слова, собраний, организаций и личности. В-четвертых, что продовольственное дело должно взять в свои руки само население, свободно соорганизовавшись в обывательские и фабрично-заводские комитеты, подчинив деятельность городских самоуправлений интересам трудящихся.»
Для буржуазного политика подобное заявление в стенах царской Думы – просто революционный призыв. Но дальше-то что?! А дальше Дума, по мнению Керенского, должна принять его предложения… к сведению и перейти «к очередным делам». Последним на заседании Думы выступил меньшевик Н. С. Чхеидзе. Он продемонстрировал в полном смысле слова образчик соглашательского словоблудия. Он заявил, что совершенно не желает «возражать против той формулы, которую огласил мой товарищ Керенский», но считает необходимым продолжить дискуссию по выступлению министра земледелия А. А. Риттиха, чтобы «зафиксировать в памяти населения то, что нужно сказать; потом хватит времени, я думаю, и для разработки того законопроекта, который вы сейчас предлагаете».
На мой взгляд, есть что-то символическое в том, что последние монологи в созданных самодержавием декорациях российского парламентаризма под названием Государственная дума произнесли два соглашателя, вскоре бесславно закончившие свою политическую деятельность. Председатель Думы М. В. Родзянко даже не стал ставить на голосование их предложения. Он внес свое: «…угодно ли Государственной думе прекратить сегодняшнее заседание, назначить следующее заседание на вторник, 28 февраля, 11 часов утра, при той же повестке?» Дума приняла предложение своего председателя, и это было последнее решение, принятое последней Государственной Думой Российской империи.
В те часы, когда депутаты Думы отвечали на вопрос Родзянко о том, угодно ли им собраться на следующее заседание 28 февраля, хотя, возможно, и несколькими часами позже, правительство решало вопрос о существовании самой Думы. Собственно, вопрос уже был решен царем еще накануне его отъезда в ставку 23 февраля: Думу распустить. Не определились Николай II с князем Н. Д. Голицыным, председателем Совета министров, лишь в том, в какой форме это сделать: прикрыть Думу одним махом или продлить ее агонию на полтора – два месяца? Уезжая в ставку, царь подписал две бумаги. Правительство должно было решить: объявить Думу окончательно распущенной или выбрать «мягкий» вариант – объявить о временном прекращении деятельности Думы. Голицын предпочел второй. 26 февраля Родзянко получил царский указ: «На основании статьи 99 Основных Государственных законов, Повелеваем: занятия Государственной Думы прервать с 26-го февраля сего года и назначить срок их возобновления не позже апреля 1917 года, в зависимости от чрезвычайных обстоятельств.» Это был своеобразный ответ на телеграмму Родзянко царю: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топлива пришел в полное расстройство. Растет общественное недовольство. На улицах происходит безпорядочная