Итальянская и испанская литературная классика на отечественном экране и русская на итальянском и испанском экранах. Материалы международной научной конференции 8–9 декабря 2011 года. Сборник статей

      Так порицает Висконти мечтательство, или нет? И так ли правы были современные Достоевскому критики, вычитавшие из повести «антимечтательство» и призыв к действию?

      В обоих случаях, по-видимому, произошла недооценка «онтологической», «рефлексивной» поэтики, ярким представителем которой является Достоевский. В отличие от традиционной, описательной поэтики, она оставляет персонажа свободным в отношениях с описывающим его текстом. Именно об этом сказал Михаил Бахтин, исследуя героя Достоевского: «Его самосознание живет своей незавершенностью, своей незакрытостью и нерешенностью»[21].

      Отсюда вся парадоксальность, противоречивость и непоследовательность персонажей Достоевского, уловленная Висконти.

      Отточие как излюбленный знак Достоевского и Висконти вступает в явное противоречие с жирной точкой мелодрамы, столь любимой и Фёдором Михайловичем, и самим Висконти. И в этом уникальном, абсолютно авторском оксюмороне ключ к пониманию неформальной близости итальянского гения и гения русского.

      Отточие как знак продолжения, как знак несбыточного, как знак между сном и явью.

      Не могу не согласиться с Леонидом Константиновичем Козловым, рассуждавшим о природе грёз в фильме Висконти. «Значит ли это, что Висконти в своих «вариациях на тему Достоевского» приходит к безусловному отрицанию мечтательства и мечты вообще? Такой вывод был бы односторонен. Не будем забывать, что Висконти сохраняет сочувствие своим героям. Ибо, уходя в мир мечтаний, они – каждый по-своему – стремятся сохранить свои стремления к доброму и прекрасному. Речь идет о самозащите человеческой души перед лицом действительности»[22].

      И в заключение этого «краткого облёта» – признание самого Висконти.

      «…я очень сроднился с этой историей – такой великой у Достоевского и такой малой в моем фильме. Сроднился как раз потому, что она и открыла возможность бегства от действительности, и создала контраст между пробуждением к реальной жизни, где всё так ничтожно, и тремя ночными часами, проведенными с этой девушкой, часами как бы во сне, вне реальности, как бы невозможными в обычной жизни. Вот именно эта игра меня привлекала»[23].

      Фантасмагоричность в изобразительном решении российских и итальянских фильмов – экранизаций русской прозы

      Елена Елисеева (Москва, Россия)