Весенних фресок многоцветье (сборник). Ирина Щербина
вспомнилось: точно так же она теребила свой свадебный букет.
«Почему это всплыло в памяти? – удивилась Люся. – Пятнадцать лет прошло. Да, незаметно минуло целых пятнадцать лет».
На поминки собрались все старые знакомые. Из Ленинграда приехала двоюродная сестра Татьяна. Её судьба была запутана и даже покрыта какой-то таинственностью. Ходили слухи, что Танечка сменила четырёх мужей и перенесла бесчисленное количество абортов, боялась, что беременность и роды повредят работе. Но большой карьеры она так и не сделала. Татьяна по-прежнему танцевала в Мариинке. Основным её достижением оставалась роль в балете Чайковского «Спящая красавица». Не главная, конечно, партия, но приходилось довольствоваться и этим. Век балерины короток, в спину уже жадно дышали более молодые и удачливые соперницы.
Давний приятель Андрей явился с опозданием. Выглядел он помято: затёртый пиджак, рубашка не первой свежести, засаленный галстук, сдвинутый набок. Андрей был сумрачен и, пока не выпил первую рюмку, нервно скрежетал зубами, яростно сжимая костяшки трясущихся рук, но после – размяк. Он много говорил, вспоминал Митю, их совместные встречи, дружбу и безвозвратно ушедшую юность.
– Совсем спился, – шепнула на ухо тётя Шура. – Жена бросила, живёт один, опустился.
Вид у Андрея был жалкий. Он сильно исхудал, кожа пожелтела. Под глазами нависли болезненные мешки, а лицо иссохло и стало напоминать череп, обтянутый тонкой безжизненной кожей.
– Он о здоровье своём молчит, – продолжала Шура. – Но люди-то всё знают. Скрывай, не скрывай, а тяжкий недуг сразу видно: цирроз печени!
Сама Шура, несмотря на преклонный возраст, промысла своего не забыла. «Купи-продай» было её второй натурой. Она забросила ширпотреб и переключилась на продукты питания, которые по блату ей приносили прямо на дом.
– Ноги совсем не ходят, прямо отваливаются, – жаловалась она Люсе. – Ты сама как-нибудь заходи. У меня и сервелат есть первосортный, и икра, и чай индийский. Приходи, не стесняйся.
Лев Иванович Герц, как всегда, отличался интеллигентностью. Он выразил соболезнования вдове и сказал много добрых слов о покойнике, которого не так уж хорошо знал. Сам он заметно постарел, да и как же могло быть иначе. Ведь столько пережить, столько вынести ещё не каждый сможет. Об истории Льва Ивановича старались молчать. Дело в том, что этот милейший человек оказался не в ладах с законом. То ли Герц на самом деле проворовался, то ли стал жертвой гнусной клеветы, никто доподлинно не знал. Но факт оставался фактом: Льва Ивановича уволили с занимаемой должности, осудили и выслали в неизвестном направлении. Долгое время о его судьбе ничего не было известно. Но спустя восемь лет Льва Ивановича всё-таки освободили (между прочим, досрочно, за примерное поведение). Герц даже смог вернуться в свою московскую квартиру, бережно сохранённую верной женой. Бывший заключённый держался молодцом. По-прежнему носил элегантные костюмы и шляпы, был в курсе политической и культурной жизни страны, но всё-таки что-то