Посею нежность – взойдет любовь. Берта Ландау
была мелочной. Она – или смирялась, или разила наповал.
Такие правила Рыся принимала безропотно. Именно это и было ей по плечу: сильно, благородно, бескомпромиссно.
Ах, как было бы хорошо, если б все так и шло: в любви, в трудах, в заботах о новой жизни!
Почему нельзя, чтобы именно так и было? Почему?
Это что – злой рок над всеми людьми такой? Или только над отдельно взятыми, которым положено своими слезами искупить грехи далеких предков, имен которых даже семейное предание не помнит?
И что могли эти предки сотворить такого – убить ли, предать, надругаться над чьей-то любящей душой, – чтобы прекрасная юная женщина Ляля, беззаветно влюбленная в собственного мужа и верящая в возможность долгой и честной жизни с ним, страдала из года в год, изо дня в день?
Вопрос не риторический. Очень хотелось бы узнать ответ. Потому что, если известна причина страданий, крест свой нести легче. И понимаешь хотя бы, о чьей заблудшей века назад душе надо тебе молиться, чтобы с неба снизошло прощение и отпущение.
Но ответа нет и не будет.
Небо сочувственно предлагает терпеть. Или не терпеть. Выбор за человеком.
И вот это и есть самое трудное!
Как только кончились их медовые две недели, начались будни: работа, новые люди. И еще через две недели Артем пришел домой в непонятном состоянии. То есть – во вполне понятном, просто Ляля от неожиданности сразу не разобралась. Тем ужаснее ей показалось все происходившее в тот вечер.
Он долго возился, отпирая дверь. Ляля притаилась в прихожей, чтобы сделать ему сюрприз, броситься немедленно в объятья, по которым так успела соскучиться за несколько часов разлуки.
Вот он вошел, она прыгнула к нему, чтоб он, как обычно, закружил ее, зацеловал. Но этого не случилось. Артем резко оттолкнул жену:
– Не трогай меня! Оставь! Надоело! Всех ненавижу! Одни враги кругом!
Лялино сердце ухнуло и упало. Она, конечно, все поняла. Этот запах, эти сузившиеся глаза, эта непонятная смертельная злоба… Все как на свадьбе.
Муж, не разуваясь, прошел в комнату, увидел красиво накрытый на двоих стол (Ляля постаралась к ужину) и резко дернул скатерть:
– С кем ты тут, с-ка грязная, развлекаешься?
Слова эти не убили Лялю лишь потому, что потонули в грохоте бьющейся посуды – редкой красоты фарфоровый сервиз, переходивший из поколения в поколение от бабушек и прабабушек к дочерям в качестве свадебного приданого, превратился в груду бессмысленных осколков. То, что осталось в шкафу, Ляля больше никогда и не доставала. Мама спрашивала, почему она не пользуется ее подарком. «Берегу», – скупо отвечала дочь, переводя разговор на другое.
…Отбушевавшись, Артем, прямо как был, в одежде и обуви, рухнул на кровать и заснул.
Ляля не легла рядом. Она устроилась в гостиной, на диване, убрав предварительно все осколки, клочья разорванной скатерти и остатки еды. Она лежала и думала, думала. Ей надо было решиться. Нет, сначала ей надо было понять что-то про себя, а потом решиться.
Она во