Корона Подземья. А. Г. Говард
цветы в горшках на полочке.
Все остальное кажется бесцветным. Белые стены, белая плитка, белые простыни и занавески. В воздухе витает запах дезинфекции, а еще – фруктовый аромат маминых духов. Он смешивается с запахом лилий на подоконнике.
Свежесрезанные цветы ворчат, что ваза слишком тесная, но их заглушает мамин голос:
– Ему нечего околачиваться здесь день и ночь. Выйди в коридор и скажи, чтобы он ушел.
– Перестань, – отвечает папа. – Он ее спас.
– Да, а сначала чуть не убил. Ничего бы не случилось, если бы он не повез Элли туда, чтобы…
Мама понижает голос, но мне все равно слышно.
– Бог знает что они там собирались делать. Если ты не велишь ему уйти, то велю я.
Джеб. Я вздрагиваю, и трубка капельницы натягивает нежную кожу на предплечье.
Такое ощущение, что я в плену. Как в грязевой могиле. Борясь с неприятным ощущением в животе, я хочу попросить родителей вынуть иглу, но горло горит и связки не слушаются. Трубки, которую всунули мне в трахею, уже нет, но от нее осталась память.
Родители продолжают спорить. Очень приятно слышать, что папа защищает Джеба, но я закрываю глаза и надеюсь, что они уйдут и оставят меня наедине с шепчущимися растениями. Особенно с белыми розами в вазе. Необязательно читать прикрепленную к букету открытку, чтобы догадаться, что это от Джеба.
– Мама… – Я сама не узнаю звук, который срывается с моих губ. Он больше похож на свист воздуха, выходящего из проколотой покрышки, чем на голос.
– Элли?
Светлые, длиной до подбородка волосы обрамляют мамино лицо, когда она склоняется надо мной. Она всегда выглядела моложе своего возраста. Тридцать восемь лет – и ни одной морщинки. Черные ресницы обрамляют синие глаза, испещренные бирюзовыми крапинками – точь-в-точь павлиний хвост. Белки обведены красными кругами – ясно, что мама устала или плакала. Но она по-прежнему красива – хрупкая, гибкая, горячая, как будто внутри у нее солнце.
Так и есть. Там светится магия, которой она никогда не пользовалась.
Та же магия, что и во мне.
– Милая моя девочка…
Ее нежные черты расслабляются от радости. Мама гладит мою щеку, и от этого прикосновения становится так хорошо… Много лет она боялась ко мне прикоснуться… боялась причинить вред, как в тот раз, когда ранила меня ножницами.
– Помидорчик, дай лед, – говорит мама.
Папа выполняет ее просьбу и стоит рядом, пока она пластмассовой ложкой кормит меня из картонного стаканчика. Лед тает, и горлу становится легче. Вода на вкус как амброзия. Кивком я прошу еще.
Они оба молча и встревоженно наблюдают, как я глотаю лед, чтобы умерить боль в горле.
– Где Джеб?
От усилия горло саднит, и морщусь. Мамино лицо напрягается.
– Он был со мной в воде, – продолжаю я. – Я должна знать, что с ним всё в порядке.
Для пущего эффекта я кашляю, хотя ощущаю не притворную, а настоящую боль.
– Пожалуйста…
Папа кладет руку на мамино плечо.
– Джеб цел и невредим,