Корона Подземья. А. Г. Говард
что он для нее сделал. Тогда мы впервые поссорились после ее возвращения из больницы. Теперь я уже потеряла счет нашим стычкам.
Не могу не заметить, что мама надела это платье сегодня.
– Привет, мам, – хрипло говорю я.
Она улыбается и заправляет прядь волос мне за ухо.
– Привет.
– Отлично выглядишь.
Она качает головой и подавляет всхлип. Прежде чем я успеваю понять, что сейчас будет, мама вдруг наклоняется и утыкается лицом мне в живот.
– Я думала, что потеряла тебя…
Ее голос звучит сдавленно, неровное горячее дыхание проникает сквозь одеяло.
– Врачи никак не могли привести тебя в чувство.
– Ох, мама… – говорю я и глажу мягкие волосы у нее на виске, там, где их держит блестящая фиолетовая заколка. – Всё хорошо. Благодаря тебе. Понимаешь?
Она смотрит на меня и приподнимает левую руку, на которой виднеется родимое пятно, похожее на круглый лабиринт. Точно такое же – у меня на левой лодыжке, под татуировкой. Соединяя их, мы способны исцелять друг друга.
– Я поклялась, что больше никогда не буду пользоваться своей силой, – шепчет мама.
Она имеет в виду прошлый год, когда вылечила мою растянутую лодыжку и спровоцировала некоторые неожиданные события.
– Но ты так долго лежала без сознания. Все боялись, что ты не выйдешь из комы.
То небольшое количество макияжа, которое есть у нее на лице, стекает тонкими ручейками по коже. От этого зрелища мне становится не по себе: размазанная тушь слишком похожа на узоры, которые проявились у меня в Стране Чудес. Но я отгоняю воспоминания. Сейчас не время для откровенных разговоров о том, что произошло год назад.
– Как долго я была без сознания? – спрашиваю я.
– Три дня, – немедленно отвечает мама. – Сегодня понедельник. День памяти.
От ужаса у меня перехватывает горло, которое и без того болит. Всё это время я спала без сновидений, погрузившись в темноту. Странно, что Морфей не появился, пока я лежала в коме.
– Прости, что напугала тебя, – шепотом говорю я. – Но… ты неправа.
Обводя пальцем жилки на моей руке, от которой отходит трубка, мама вопросительно наклоняет голову:
– В чем я неправа?
– Насчет Джеба.
Ее розовые губы искривляет гримаса. Мама переворачивает мою руку и рассматривает шрамы. Некоторое время назад я спросила, почему она сама не залечила мне ладони – тогда, в детстве. Мама сказала, что слишком испугалась, когда ранила меня, и ни о чем не могла думать.
– Джеб хотел, чтобы мы побыли вдвоем, – продолжаю я. – Он принес мне подарок. Подвеску…
Я нащупываю цепочку, но ее нет. Мой взгляд лихорадочно мечется по палате.
– Успокойся, Элли, – говорит мама. – Твои подвески в полной сохранности. Обе.
Ее голос дрожит. Не знаю, в чем дело – в моих шрамах или в подвесках. Мама предпочитает не вспоминать о безумии, кроющемся за дверью, которую отпирает мой рубиновый ключик. Но она не станет и отбирать его, особенно после