Миф страны эдельвейсов. Антон Леонтьев
взвизгнул и отпустил женщину. Зажимая кровоточащую рану, он заговорил, тяжело дыша:
– Ну, сама виновата в том, что сейчас произойдет. Думал, ты баба разумная, сумеешь понять мои аргументы. Но ты – строптивая кобыла, а таких надо укрощать. А уж я-то, поверь мне, Анька, умею!
Он двинулся на женщину и, загнав ее в угол, прижал к стене. Его потные горячие руки пытались сорвать с нее одежду. Симончук аж урчал от похоти, изо рта капала слюна, глаза горели.
– Шваль, стерва, гадина! Ну я сейчас тебя знатно уделаю. А потом сдам вас всех, скопом, немцам, и они вас расстреляют. Уступила бы по доброй воле, я бы в долгу не остался, приголубил бы тебя.
Анна, как ни старалась вырваться, понимала, что с обезумевшим Симончуком ей не справиться. И как же меняет людей власть! Наверняка бывший политагитатор всегда был редкостной сволочью, однако именно сейчас он проявил низменные черты своей натуры.
Симончук повалил Анну на пол, оседлал женщину, хрипя и пуская слюни. Ему не терпелось овладеть беззащитной жертвой.
Внезапно раздался странный глухой звук, Симончук пошатнулся. Звук повторился, и полицай мешком повалился рядом с Анной на дощатый пол. Женщина увидела своего двоюродного брата Димку, сжимавшего в руках ухват. Подросток ударил Симончука по голове в третий раз, и тело предателя дернулось.
– Все, хватит! – воскликнула Анна, поднимаясь. Потом нагнулась над полицаем – тот не дышал.
– И поделом скоту! – произнес с довольной улыбкой Димка, откладывая в сторону ухват. – А то ишь чего задумал, гад! Туда ему и дорога, прихвостню фашистскому!
Анна попыталась привести полицая в чувство, но у нее ничего не вышло – Симончук не шевелился. По всей вероятности, был мертв.
– Что ты наделал? – ахнула Анна, запахивая на груди порванное платье. – Димка, ты же убил его!
– Ну и отлично, – заявил подросток, пнув ногой тело Симончука. – И это только начало, так со всеми фрицами будет. Скоро подрапают с нашей советской Родины к себе в логово, но мы их нагоним и там добьем. Как товарища Симончука!
И мальчишка смачно плюнул в лицо полицаю.
Послышались голоса, в избу вошли дед Василий с бабой Шурой. Возникла немая сцена – несколько мгновений старики молча смотрели на поверженного полицая, затем баба Шура спросила испуганно:
– Да что ж здесь такое приключилось? Ему что, поплохело?
Димка радостно пояснил:
– Еще бы не поплохело, если его три раза ухватом по кумполу отделал. За версту было слышно, как черепушка треснула.
Дед Василий, приблизившись к Симончуку, внимательно осмотрел его и задумчиво почесал бороду:
– Мертв, как пить дать. Да, заварил ты кашу, хлопец.
– Так он на Аньку покушался, поганец! – с вызовом сказал Димка. – И кричал, что всех нас немцам сдаст, а те расстреляют. И наверняка бы так сделал, фашистский прихвостень!
Баба Шура, мелко крестясь, запричитала:
– Пропали мы все, пропали! Немцы нас не пощадят, убьют! Ох, Димка, что же ты наделал, бесенок!
– За убийство своих людей