Царь-Космос. Андрей Валентинов
свое, и это совершенно правильно. По вору и мука!
– Заряжа-а-ай! Целься!..
– И милость Твоя поженет мя вся дни живота моего, и еже вселити ми ся в дом Господень, в долготу дний.
А еще вспомнился дом на Кирочной и люди, им погубленные. Что за тайну прятал эмигрант? Может, из-за чемоданчика с розетками-разъемами он и решил вернуться, даже рискуя жизнью? Обидно все же выходит. В руках держал, а секрет так и не открылся. Видать, не достоин.
– Аминь! – шепнули губы.
Совсем рядом что-то громко треснуло, хлопнуло, ударило тугим воздухом в уши, толкнуло спиной на влажную фанеру. Леониду в первый миг подумалось, что взорвались лампы. Но почему тогда светло?
– Да стреляйте же! – выдохнул он.
– Они стреляли, – донеслось справа.
Стреляли? Желтый электрический огонь поплыл перед глазами, сердце куда-то исчезло, растворившись в пустоте, фанерный лист за спиной превратился в раскаленную сталь. Леонид качнулся, выпрямился, до боли сжал кулаки. Резко выдохнул, прогоняя смертное наваждение.
– А пули-то не свистели. Шутки шутят гады!..
– Заряжай!..
Серые фигуры послушно передернули затворы «мосинок».
– Целься!
– Эй, вы! – заорал Леонид, уже ничего не страшась и ничему не веря. – Боевыми бейте, хватит издеваться. Или катитесь отсюда к чертовой матери!..
– Не горячитесь, Пантёлкин!
Незнакомый голос, негромкий, но очень отчетливый, донесся словно неоткуда. Лишь присмотревшись, Леонид различил неясный контур у дальней стены, за желтой границей электрического огня. Среднего роста, широкоплечий, в длинном плаще с капюшоном.
– Вам было сделано известное предложение, вы отказались. Теперь поздно предъявлять претензии. Впрочем, если передумаете, дайте знать. Но учтите, в следующий раз патроны будут боевые. Гражданин Артоболевский, вас это тоже касается.
Слова еще отдавались несильным эхом под низкими подвальными сводами, но говоривший уже исчез, растворившись в смутном полумраке и не оставив после себя даже отзвука шагов.
– Сволочи, – шевельнул губами чекист.
Теперь все стало на свои места. Не их первых водили в расстрельный подвал под холостые выстрелы. В далеком уже 1918-м сослуживцы Леонида называли этот способ «прибавкой бодрости». Иногда для пущей достоверности стреляли боевыми, но поверх голов. Товарищ Дзержинский такое не слишком одобрял, будучи по-своему брезглив. «Tani ryby – zupa paskudny, towarzyszy[6]. Учитесь работать красиво».
Внезапно Леонид почувствовал омерзение. То, как с ними «работали», было ничем не лучше подвигов налетчика Фартового. Но и не хуже. Служба одна, и паек один. Бывших чекистов не бывает, товарищ старший оперуполномоченный.
– Дайте закурить, Александр Александрович! Это не мы тут цирк устраиваем. Zwei Clown, verdammt noch mal![7]
В камере Леонид, не сняв даже куртку, упал на нары, прислонился лбом к холодной штукатурке, закрыл глаза.
Дешевая рыба – плохая юшка (польск.)
Два клоуна, черт бы их побрал! (нем.)