Пифагор. А. А. Немировский
сначала, видимо, мы зайдем в Кирену, – заметил Пифагор.
– Мы на это рассчитывали, ибо на пути к Тиру всегда останавливались в этом прекрасном городе, отдыхали там и набирали в бурдюки благоуханную воду Кирены. Ныне же, как нам удалось выяснить, царь киренян Аркесилай отдал себя и свой народ Камбизу и платит ему дань.
– А ведь отец этого Аркесилая пользовался у нас на острове гостеприимством. Я видел его мальчиком, и до сих пор на Самосе растет сильфий, посаженный с его помощью.
– Я этого не знал, – сказал суффет. – Но кто в наше время помнит о благодеяниях, оказанных отцам? Так что нам придется сделать первую остановку только в нашей гавани близ жертвенника Филенов.
– Филенов? – удивился Пифагор.
– Это братья, наши воины, сражавшиеся с киренцами и павшие в битве с ними, – пояснил суффет. – Мы им поклоняемся и приносим жертвы.
Приблизившись к Пифагору, он добавил:
– Твой посланец Абибал, видимо, из тех людей, кто помнит добро. Он рассказал о тебе много хорошего, и мне думается, что в Картхадаште у нас будет время поговорить по душам.
С этими словами суффет покинул судно. Мисдес принял брошенный ему с палубы канат, и корабли разошлись.
Корабли шли в стадии от берега, пышущего жаром, как раскаленная печь. По ночам оттуда доносился рев зверей.
«Залмоксис мог бы услышать больше», – подумал Пифагор.
Все чаще мысли его возвращались к дням, проведенным с этим мальчиком, словно бы посланным ему свыше. Порой он видел в нем самого себя, юного, обращенного к загадочному миру. О, как ему хотелось рассказать Залмоксису обо всем, что ему пришлось пережить в годы странствий! Такого желания у него не возникало при общении с кем-либо другим, ибо все они – Метеох, Анакреонт, Эвпалин – были лишены связи с миром, откуда исходят лучи мрака. Конечно же сам Пифагор знал о нем не больше, чем о знойном материке, показывавшем лишь свою прибрежную кромку, но из этого загадочного мира к нему подчас поступали сигналы как видения и сны. Иногда огромным напряжением воли он мог сам посылать такие сигналы – ведь отец воспринял один из них. Теперь же Пифагору казалось, что такое ему, возможно, удастся и с близким по духу Залмоксисом. И он неотступно думал об Индии, оживляя в памяти ее природу и лица ее людей в надежде, что мальчик услышит его и найдет возможность повторить его путь.
И вот он уже снова в лесных дебрях, в сплетенном из ветвей и листьев шалаше, и учитель втолковывает ему одну из историй, сочиненных поэтом, имя которого Вальмики – Муравей. И он ощущает причастность к природе, позволяющую ему не только предсказывать землетрясения – этому его учил Ферекид, – но и воспринимать гармонию, возникающую при движении небесных светил.
Картхадашт
Привет тебе, дочь Океана,
Прибежище наше от бурь,
Где в берег оттенка шафрана
Вливается бухты лазурь.
С высот опоясанных Бирсы
На море взирает Танит,
И всех, кто пред нею склонился,
Она