Время как иллюзия, химеры и зомби, или О том, что ставит современную науку в тупик. Майкл Брукс
из Кембриджа обнаружил эту модель поведения в пустыне Калахари{57}, на территории ЮАР. Сурикаты охотятся поодиночке, так что подрастающее поколение не таскается за взрослым охотником в попытке научиться его ремеслу. Вместо этого взрослые приносят пищу домой. Вначале детям дают мертвую добычу. Когда же они успешно осваивают приемы обращения с ней, родители меняют стратегию. К примеру, безопасное обращение со скорпионами – штука непростая. Детям отдают скорпиона живьем (удалив жало), чтобы они научились убивать и есть такую добычу. Когда они освоят и это, родители перестают удалять жало, предоставив подрастающим детенышам самим справляться с опасностью. Вероятно, для взрослых это немного утомительно: им приходится торчать рядом, пока дети борются с добычей, и снова ловить ее, если молодежь упустит пленника. Однако в конце концов терпеливых учителей ждет награда – большая группа умелых охотников.
Все эти явления – личность, культура, обучение – подводят нас к неизбежному заключению: наши возможности представляют собой лишь часть широкого спектра талантов, свойственных живым существам, обитателям нашей планеты. Мы вовсе не что-то отдельное. Конечно, человеческая культура неизмеримо богаче по сравнению с культурой каких бы то ни было животных, к тому же она изменяет Землю самыми различными путями: мы лишь сейчас начинаем по-настоящему понимать влияние человека и его деятельности на наш мир.
Главное различие между нами и остальным миром – тот шаг, который резко отделил коммуникацию животных от человеческого языка. Мы толком не знаем, как и почему возникла эта пропасть. Стивен Пинкер в своем «Языковом инстинкте» замечает{58}: «Первые шаги в сторону развития языка – настоящая загадка».
К тому же раньше это считалось табуированной темой в некоторых научных кругах. Так, в 1866 году Парижское лингвистическое общество официально внесло запрет на обсуждение языковой эволюции{59} во вторую статью своей учредительной декларации. Представляется уместным воспроизвести этот текст в оригинале: «La Société n’admet aucune communication concernant, soit l’origine du langage, soit la création d’une langue universelle» («Общество не дозволяет никаких дискуссий, касающихся происхождения языка или создания универсального языка»). Иными словами, vive la différence (да здравствуют различия): человеческий язык и уникален, и разнообразен, а больше вам знать ничего не надо.
И хотя парижский запрет отнюдь не обрел международного статуса, все современные исследователи языка вроде бы склонны полагать: он более века оказывал колоссальное влияние на мировую науку, поскольку видные лингвисты решили тогда не иметь дела с биологами и антропологами, выступая резко против идеи, согласно которой между животной и человеческой коммуникацией может существовать какое-то промежуточное звено.
Этот разрыв лишь усугубил Фридрих Макс Мюллер{60}, оксфордский профессор лингвистики, ополчившийся на дарвиновскую теорию естественного отбора, которая в ту пору
…