Река убиенных. Богдан Сушинский
они, взяв в осаду стога и постройки, приказывали сдаться укрывшимся там воображаемым парашютистам.
Но лишь когда шум преследования начал долетать издалека, уже, очевидно, из опушки леса по ту сторону долины, оберштурмфюрер наконец со всей ясностью осознал, что спасен. На какое-то время – спасен. И что времени этого у него осталось ровно столько, сколько понадобится одной части русских, чтобы расправиться с последними десантниками у скалы, а другой – чтобы вернуться из долины. Однако Штубер старался не думать об этом. Он блаженствовал. Будь его воля, здесь, на этой перине из травы и хвои, заночевал бы. Возможно, это была бы самая эдемская ночь из когда-либо проведенных им.
Затихли голоса. Совершенно неожиданно, как внезапно прерванная жизнь, умолк, отстучав последними выстрелами, охрипший пулемет. Однако спасительную лесную тишину, которая вот-вот должна была подступить к этому небольшому лесному урочищу, уже вспахивали явственно слышимые шаги, ревматическое потрескивание веток, приглушенные, еле выговариваемые сдавленными одышкой глотками проклятия.
Осторожно, стараясь не шелестеть листвой, Штубер подполз к кромке оврага, прижался плечом к стволу какого-то дерева и достал из-за поясного ремня небольшой швейцарский пистолетик, который у них, в диверсионной школе, называли «последней надеждой диверсанта».
Люди приближались со стороны укрепрайона и должны были пройти рядом с его укрытием. Однако непохоже, чтобы это был кто-то из его преследователей. Так натужно материться могут лишь в предчувствии схватки.
Первым из чащобы вырвался человек, обвешанный лохмотьями маскхалата. Штубер не успел присмотреться к его лицу, не узнал, кто это, тем более что знаком он был далеко не со всеми диверсантами, однако сразу же признал в нем своего, и, вполголоса скомандовав по-немецки: «Ложись!», тут же перехватил пистолетик в левую руку и выхватил нож.
Залегать бранденбуржец вроде бы и не собирался, но, услышав окрик на немецком, глянул в сторону Штубера, споткнулся то ли о полегшую ветку, то ли об оголенный корень и, пробравшись еще несколько метров на четвереньках, уткнулся головой в едва выступающий из листвы пень.
«А ведь автомата у него нет! – успел заметить Штубер. – Неужели выбросил, как только кончились патроны? Так не воюют».
Еще через несколько мгновений в приовражной низинке появился и преследователь. Поначалу Штуберу показалось, что русский бежит прямо на него, но был он еще достаточно далеко, а пистолетику своему оберштурмфюрер в таких ситуациях не доверял.
Штубера русский, очевидно, не заметил только потому, что хищным взглядом охотника намертво был прикован к упавшему у пня десантнику.
Он бежал, тяжело хлопая сапогами, еще издали разя Штубера окопным потом, и при этом так налегал грудью на диск прижатого к гимнастерке ручного пулемета, словно пытался поддерживать себя этой нелегкой ношей.
Был ли у него в диске еще хотя бы один патрон? Возможно, и был. Но он берег его,