Убей фюрера, Теодор. Анатолий Матвиенко
после рюмки-другой. Упорно изображаю преданность идеалам нацизма.
Особенно красочно преданность проявляется в ночь перед днём рождения фюрера. Курсантов абвера отправляют на улицы. Центральная часть города погружается во тьму, отключено даже уличное освещение. По Райхсштрассе стучат копытами бесчисленные колонны пацанов из гитлерюгенда с факелами в руках. Все в одинаковых чёрных штанишках и чёрных галстуках. Смолкает осточертевшая маршевая музыка из репродукторов. Только грохот сапог по мостовой. Десятки тысяч огней сливаются в пламенный ковёр.
Юные фройлян не смеют ходить колоннами, им велено стать домохозяйками и матерями следующему поколению в коричневых рубашках. Девушки толпятся в своих длинных дешёвых платьицах из целлюлозы или в баварских народных костюмах, кажется, эти яркие тряпки имеют мелодичные названия «трахт» и «дирндль». Большинство щеголяет в одинаковых синих куртках поверх синей блузы, сплошное издевательство над женской натурой, ищущей индивидуальности.
Над стадионом шевелится багровое зарево – отсветы десятков тысяч факелов в низких облаках. Слышен лающий голос, он вещает о величии нации, о задачах молодёжи в борьбе за жизненное пространство.
– Хайль!
– Зиг хайль!
Или другая ночь. В костёр летят книги. Было уже много костров, но список противной интересам рейха литературы всё растёт и растёт, обыски в домах евреев и прочих неблагонадёжных субъектов дают новую пищу огню. Страницы книг, словно чёрные лепестки с тлеющими краями, пытаются совершить побег из горящего переплёта и взмывают к крышам домов.
Смотрю на фрау лет шестидесяти или даже старше. Она сбросила в общую кучу десяток книг. Добровольно избавилась от еврейско-провокационной писанины? Фюрер гордится тобой, бабушка. Вдруг согнулась, точно от старческой болячки. Томик стихов, приговорённый к аутодафе, ловко ныряет ей под кофту, чего я старательно не увидел.
Зато заметил некто из гитлерюгенда, белобрысое ничтожество в коротких чёрных штанишках. Его научили бороться с врагами рейха. Малец пинком сбивает женщину с ног. Растрёпанный томик летит в огонь. Юный нацист, переполненный патриотическим рвением, орёт ей: вали отсюда или тоже отправишься на костёр, старая ведьма!
Часто щипаю себя за руку. Спящий разведчик… Если это сон, то очень неприятный сон, и хочется быстрее проснуться. Не получается. Тем более с марта живу один и наконец высыпаюсь без ночных тревог, полуночных кроссов и построений в шесть утра.
Маленькая квартирка близ Кантштрассе, моё первое жильё в Берлине, отличается опрятностью и безликостью. Нелегал обязан быть готов к негласному обыску. Или очень даже гласному, со срыванием обшивки с дивана, вскрытием полов и потрошением подушек. Поэтому радиостанция, паспорта на двенадцать фамилий и ампула с цианистым калием присутствуют не в тайнике, а только в фантазиях и шпионских романах.
Но мы тоже живые люди. Полицай непременно должен увидеть