Зимопись. Книга четвертая. Как я был номеном. Петр Ингвин
конязя. – Зареванная девка примчалась на пост, те известили вас и вовремя успели к нам.
Начальство с хвостом сопровождающих удалилось в прочное строение, куда еще вчера отвели Никодимову команду.
Две фразы меня просто убили: «Подростков снесло на нашу сторону, гляделец передал» и «Специально искать не стали, по словам очевидцев они сами шли прямиком на верхнюю заставу». А мне казалось, что мы (в первую очередь – непогрешимо-самоуверенный я) такие умные, прошли по пограничной зоне никем не замеченными. Еще плот собирались строить. В глаза красной от пяток до ушей царевны было стыдно смотреть. Она на меня тоже не глядела, видимо, вспоминая, в каком виде мы бродили по побережью, и что кто-то, как выяснилось, старательно собирал и классифицировал эти факты.
Через минуту началась беготня. К реке унеслось несколько человек, застучали топоры. Дружинники и воины выстроились красивыми рядами, неподалеку от нас встал сам конязь, придирчиво наблюдавший за окончанием работ. На нас высокое начальство едва взглянуло. Рослый, широкий в груди и плечах, конязь внушал почтение и трепет, про таких говорят – человек на своем месте. Местный властитель отличался сурово-мужественной внешностью, потрошащим взглядом и лицом много повидавшего человека. Окладистая бородка пробивалась сединой, возраст вплотную приблизился к экватору века или уже уполз за него. Годы еще не сказались на выправке и стати, но уже подтачивали тело, упивавшееся последними радостями молодости – по-прежнему легко взлететь в седло и почти невесомо соскользнуть, резко нагнуться или стремительно шагнуть к кому-то, словно что-то увидев, что вызывало переполох и шараханье. Сейчас он застыл недвижимо, и прочие, кто не участвовал в происходящем напрямую, тоже превратились в каменные изваяния.
Конязь рта не раскрывал, его заранее обговоренные мнение и приказы огласил один из приспешников:
– Люди доброй воли, честные, свободные и равноправные! Свершилось злодейство. Не по праву отняты жизни и в нарушение устоев отобрана свобода. Нет сомнений, кто это сделал и зачем. Потому во имя справедливости да ниспошлет Святой Никола кару на головы убийц! Челн, добро и доспехи изымаются в казну и подлежат продаже. Злодеев – на кол. Приемышей отдать пострадавшему семейству. Таково слово конязя!
Перед нами по числу Никодимовской команды положили заточенные с одного конца тонкие бревна метра в три длиной, затем привели… скорее – притащили самих преступников. Они отказывались идти, забитые кляпами рты мычали, связанные за спиной руки тщетно пытались высвободиться. Удары сапог, подломившие ноги, опрокинули их, заставив упасть ничком, остатки одежд отправились в сторону или были задраны повыше, и брыкавшиеся тела как шпалы разложили рядком перед самыми остриями. По одному солдату село каждому на спину, еще по одному прижали шеи к земле, последние участники действа приблизились к тыльным сторонам кольев с молотами в руках.
Я ладонью закрыл