Зимопись. Книга четвертая. Как я был номеном. Петр Ингвин
сене. Когда улеглась окончательно, она закрылась от меня, отгородившись скрючившейся спиной. Руки обхватили низ живота, коленки прижали их, поднявшись до самой груди.
– Болит?
– Немножко.
Ну-ну. А корежит ее так, будто множко.
Не сумев отказаться от очередного удачного совмещения благородного и истинного мотивов, я повернулся к царевне и обнял сзади.
Долго лежали, слушая стук сердец.
– Знаешь, – нарушил тишину нежный голос, – у тебя врачевательский талант.
– Мама говорила: не зарывай талант в землю, не губи природу.
– Мамы плохого не посоветуют. – Непонятно, отреагировала она подобным образом на шутку или пропустила мимо ушей, думая о своем. Оказалось, второе. – Не сочтешь покушением на нравственность просьбу еще раз помочь уменьшить боль?
Милые, милые грабли.
– Давай попозже. Ты засыпай, а я потом положу.
И ведь хочется наступить, и поговорку про увязший коготок помню.
– Понятно. Отсрочка – надежнейшая форма отказа.
Понятно? Ни черта тебе не понятно. Если девушка говорит «Понятно», значит, не поняла, но понапридумывала себе тако-о-ого…
Вздохнув, я переместил ладонь с плеча на живот соседки. Она радостно ухватилась, подол взлетел чуть не до груди, вжатая в мягкое пятерня вновь обрела благодарное будоражащее наполнение.
Организм заволновался.
– Есть люди уютные, как дом, – донеслось едва слышно. – Прижмешься и понимаешь: ты дома. Ты такой.
Я не ответил. Тогда прилетело очередное, вполне ожидаемое:
– Ты хотел бы меня еще раз поцеловать, по-настоящему? Нет-нет, ни в коем случае не предлагаю, просто спрашиваю. Теоретически. Как возможность. Даже как вероятность.
Ну что делать с неугомонным созданием?
– Честно?
В ответ – полная оптимизма улыбка бродячей собаки, застрявшей в ступоре между возможными пинком и косточкой.
С моей стороны рухнуло:
– Да.
Ударило тишиной. И, через вечность:
– Я тоже.
Мое молчание и старательно-ровное дыхание намекали, что разговор завершен. Любопытство удовлетворено? Спокойной ночи.
Не тут-то было. Замогильным голосом приплыло, словно из-под двух метров земли:
– Чего же мы ждем?
– Когда рак на горе свистнет.
– Кто-кто?
– Турук Макто!
– А это кто?
– Никто. Зактокала.
Обидеть не получилось. Повыбирав между обидой и прочими чувствами, царевна тихонько толкнула меня в бедро:
– Ты же не спишь.
– Но очень хочу.
– Ты сказал, хочешь меня поцеловать. Мне кажется, более спокойной и счастливой возможности, чем сейчас, уже не будет. Возможно, уже никогда не будет.
– Я тебя уже целовал. – От скрежета моих зубов перевернулись черви в земле. – И на бревне перед местными, и прошлой ночью, и раньше, когда Варвара