Жизнь и ее суррогаты. Как формируются зависимости. Майа Шалавиц
с непомерным грузом впечатлений.
Возможно, конечно, что это характерно не для всех больных аутизмом, но это очень похоже на чувства, обуревавшие меня в детстве. Например, меня до смерти пугал звонок, возвещавший об окончании поездки на карусели в Центральном Парке. Мне очень нравились карусели с их веселой музыкой и качающиеся деревянные лошадки. Однако всю заключительную часть этой поездки я готовила себя к резкому звуку, желая, чтобы он не испортил мне впечатление от полученного удовольствия. Поскольку все казалось мне чрезмерным и пугающим – как и предсказывает гипотеза Макрамов, – постольку я проводила большую часть времени, стараясь предвосхитить и взять под контроль то, что должно было вскоре произойти, и пытаясь заранее справиться со своим страхом. К несчастью, ресурсов моего внимания не хватало для того, чтобы интересоваться в это время другими людьми, их переживаниями и чувствами. Таковы были мои ранние склонности, сначала они касались мелочей, но потом, по мере повторения, стали касаться и большего.
Чувствительность моя была чрезмерной: песни в минорной тональности так меня расстраивали, что я начинала плакать лишь из-за того, что мелодия казалась мне очень грустной. Я отказывалась носить облегающую одежду, например лыжные костюмы. Я питалась арахисовым маслом и пиццей и ни за что не желала пробовать что-нибудь новое. Я была не в состоянии смотреть мультфильмы, фильмы со сценами насилия или телевизор, потому что любое насилие, показанное в кино, я расценивала как угрожающее лично мне. Было такое впечатление, что регулятор громкости моих чувств был повернут так, что они гремели, как группа, играющая тяжелый рок. Если же добавить социальные контакты – пусть даже всего несколько детей рядом, – то эта соломинка просто ломала спину верблюду.
После того как в мае 1968 года родилась моя сестра Кира, у меня проявился еще один сенсорный симптом. Кира, в отличие от меня, была очень ласковой девочкой, она страшно любила объятия, поцелуи и прикосновения. Так же как со всеми прочими моими чувствами, у меня, наоборот, были большие трудности с прикосновениями. Мне, правда, нравилось, когда меня носили на руках и укачивали, но я все равно хотела сама распоряжаться всем, что со мной происходило, а некоторые прикосновения к моей шее вызывали у меня чувство, близкое к удушью. Я сопротивлялась и уклонялась от слишком пылких объятий. Мои родители и другие члены семьи уже привыкли, что меня нельзя трогать, если я сама этого не захочу, а мне иногда, совершенно парадоксальным образом, казалось из-за этого, что меня отвергают.
В целом, слово «напряженный» было не только точным описанием того, как я воспринимала и чувствовала мир, – это было прилагательное, которым часто пользовались другие, чтобы описать меня или мои реакции. В подростковом возрасте у меня началась битва за переход, как говорили в семидесятые, из «напряженного» мира в мир «комфортный».
В то время как для людей, страдающих синдромом Аспергера,