Круг замкнулся. Наташа Кокорева
Только теперь он осознал, почему так сильно не хотел в этот поход – он не хотел уезжать от Агилы, но раз она сама так решила…
Стел резко развернулся на пятках и пошел к дому.
– Охи дурак же ты, Зануда…
«Зануда». Она называла его так с детства. Поначалу он злился. А теперь полюбил.
Горло сжалось горячим комком. Стел остановился.
– Я во всем мире только тебе доверяю, слышишь? – каждое ее слово гулко отдавалось в ушах. – Мне нужна твоя помощь. Там, в походе. Ты сможешь во всем разобраться. Я знаю, ты умеешь думать своей головой.
«Думать своей головой». Пароль, прижившийся со времен, когда они вместе воровали зеленые абрикосы.
– И не судить всех скопом, – ответил он старым отзывом и развернулся.
Она так и стояла на середине дорожки. Щеки блестели слезами в последних лучах заката.
Еще никогда Стел не видел, чтобы Агила плакала. Сдирала коленки в кровь, падала с деревьев, но никогда не плакала.
– Ты так ничего и не сказал мне после праздника Долгой ночи! – звонко выкрикнула она.
Она не любит Омана.
Стел понял, что широко улыбается. В три шага он подбежал к ней и крепко прижал к себе. Темные косы пахли медом и абрикосами. И немного вишневой косточкой. Стел поцеловал соленые губы, страстно и яростно, с запозданием отвечая на ее поцелуй. Агила прильнула к нему, доверчиво и нежно, будто была обычной девчонкой, а не наследной принцессой.
– Не забудь вернуться, Зануда, – прошептала она, касаясь губами его уха. – Я буду тебя ждать.
По его шее и левой руке пробежали мурашки.
Недавно такие же мурашки он видел у Рани.
Глава 8
На полотнище, натянутом между тремя жердями, возлежал Слассен – иначе не скажешь: острые колени выше ушей, голова откинута, пальцы сплелись на тощей груди и во все стороны струится по ветру серая хламида.
– А ты неплохо устроился, пресветлый, – хохотнул Рокот.
– Неплохо? – храмовник глянул желтыми от усталости глазами, скорбно поднял лысые брови, еще сильнее сморщинив лоб. – Переход от Ерихема дался мне крайне непросто…
– О, – Рокот с деланым сочувствием поджал губы. – Боюсь, мы даже не вышли за пределы Окружной стены. Все еще впереди.
Слассен устало прикрыл глаза, уголки губ опустились – маска страдания застыла на безволосом лице. Из фургона показался долговязый подросток с вышитой на предплечье ласточкой, просеменил к храмовнику и склонился до самой земли. Над головой он держал исходящую паром кружку.
– Мир и покой тебе, ласточка, – прошелестел Слассен, забрал горячий напиток и взмахом руки отпустил сироту.
Паренек еще сильнее втянул голову в плечи, зыркнул на Рокота и так же бесшумно скрылся в фургоне – только скрипнула деревянная дверь, обитая темной кожей.
– Ласточка? – грубовато переспросил Рокот. Конечно, отношения храмовников с сиротами его не касались…
– Лишив имен, мы приучаем их ставить общее превыше личного, – только