Родовые дымы. Книга стихов. Анна Ильина

      Ты ночью вернулась, зима,

      явив запоздалую щедрость,

      хрупка обреченная нежность

      Офелий, сошедших с ума,

      но, снежно роясь, не солги,

      хранимая властью природы.

      И мы возвращаемся в воды

      самообновленной реки.

      Красиво – осмысленный ход —

      в утратах искать вдохновенье…

      Стоит средь двора в удивленье

      растерянный мартовский кот.

      И новый век прикинулся незрячим,

      чтоб подыграть лгуну и подлецу,

      а очередь за счастьем и удачей

      никак не приближается к концу.

      Унынье —грех, печалиться негоже,

      в застольном забываться кураже,

      надрывное веселье не поможет

      твоей святоокраинной душе.

      Вот улицы как двоечника строки,

      дома-пенсионеры, гаражи,

      а на заборах вороны – пророки,

      а на антеннах – голуби-бомжи почти

      грачи саврасовской картины,

      надежды приносящие весной…

      А это кто глазеет из витрины,

      так гениально притворившись мной?

      Неразгаданный мир – вот мое родовое село,

      а кондовости истин убогих страшусь и не верю.

      Романтический ангел не спит, простирая крыло

      и, взирая светло, предлагает отличные перья,

      только я разучилась письму.

      Заходя в магазин,

      растеряла слова в записной немоте манекенов.

      Чуток слух,

      но, вдыхая асфальт и бензин,

      зачарованно слушаю кожей мутацию генов,

      превративших меня в существо без особых примет,

      а деревья и травы все те же…

      И вечность на плечи —

      все теперь без меня.

      На разломе стремительных лет

      вновь учусь человеческой речи.

      Верна себе – от жизни отстаю,

      но в лето потихоньку проникая,

      не в миг единый, но осознаю

      изменчивость, к палитре привыкая,

      как привыкают к новому жильцу,

      сиречь – соседу, дома старожилы.

      Глянь – а по всей округе запушило

      летучим семенем – и ливень по лицу.

      Обречена на счастье: в мир цветной

      меня вписали щедрою рукою.

      Бреду по лужам и шепчусь с листвою,

      а лекари подумают: с собой.

      Я знала наперед: гроза пройдет,

      и радуга таится рядом где-то.

      Невнятно счастье. Но душа согрета

      предчувствием неведомых свобод.

      Архангел строгий, громыхнув крылом

      в последний раз, умчал за чисто поле.

      Свободы нет, зато какая воля,

      какой покой блазнятся за окном!