Иуда. Татьяна Окоменюк
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Осенний солнечный день потихоньку клонился к вечеру. Это был один из тех чудных дней начала октября, когда погода еще балует теплом, воздух – необычной прозрачностью, небо – пастельной голубизной, а листья на деревьях – плавным, едва заметным глазу, перетеканием изумруда в золото.
В центре Франкфурта-на-Майне, в Пальменгартене, являющемся смесью ботанического сада и прогулочного парка, октябрьская палитра красок поражает особым разнообразием. Немудрено, ведь здесь собраны сотни видов растений, и каждый из них готовится к холодам по- своему.
К примеру, березы, высаженные по периметру озерца, даже не собираются ни наливаться золотом, ни сбрасывать свое одеяние. Они миролюбиво шелестят листвой, наблюдая за тем, как с их веток на длинных прозрачных ниточках спускаются на землю крохотные паучки-парашютисты.
Под одной из березок, чьи ветки, опустившись до самой земли, укрывают от посторонних глаз парковую скамейку, сидел немолодой солидный мужчина в расстегнутой замшевой куртке и сбившейся на ухо замшевой кепке с козырьком. На его коленях покоился раскрытый ноутбук со светящимся дисплеем.
Легкий ветерок ласково трепал рыжеватые волосы отдыхающего, играл концами обернутого вокруг его шеи длинного шелкового шарфа. Круглыми, как у лемура, глазами, через бифокальные очки, он, не мигая, глядел на подкрашенную закатом озерную гладь. Съехавший набок рот мужчины криво улыбался, придавая лицу насмешливо-циничное выражение. Средний палец его правой руки был украшен массивным перстнем с агатом, на котором явственно просматривался вензель из переплетенных между собой букв «И» и «Ю».
Слева от господина примостился полураскрытый кожаный портфель, из которого торчал серый перламутровый термос. Справа лежала набитая табаком лакированная курительная трубка фирмы «Vauen».
Мимо проходили группы экскурсантов и влюбленные парочки, проносились девчонки на роликовых коньках и парни на скейтах, неторопливо фланировали собачники и мамаши с колясками. По озерцу лениво гнали небольшую волну вечно сытые, не улетающие на юг лебеди. Катающаяся на лодках молодежь взрывалась хохотом, преодолевая стену водной пыли, которую создавал бьющий из центра озера фонтан.
Никому не было дела до укрывшегося в сени березы незнакомца с ноутбуком, на экране которого кириллицей был набран странный текст: «Они явились в полном составе: двенадцать жертв, двенадцать мстителей, двенадцать присяжных заседателей. Нашли меня сквозь время и расстояние и… приговорили к смерти.
Что ж, терять мне нечего. Я не способен творить, ибо давно не имею живых мыслей. Не могу отдаваться чувствам – они у меня атрофированы. Не имею целей, желаний, привязанностей. У меня нет зацепок в мире живых. Умирать совсем не стра…»
Стемнело. Посетители давно покинули пределы парка. Закончился рабочий день и у смотрителей с уборщиками, а господин в замшевой кепке все еще сидел под березой. Порывы ветра доносили до скамейки мелкие фонтанные брызги, и они щедро орошали его серо-восковое лицо. Дисплей компьютера больше не светился, зато светились глаза его владельца. Вернее, выпуклые линзы очков, в которых, как в зеркале, отражалась полная луна.
Гигантский желтый диск, зловеще нависший над городом, не сулил его жителям ничего хорошего. Но мужчине, неподвижным взглядом вперившемуся в центр водоема, были безразличны грядущие вспышки мистических энергий. Он вальяжно откинулся на спинку скамейки и, криво усмехаясь, отсвечивал своими стеклянными «глазами», словно торшер, который забыли выключить.
Вадик Спицын
Своих настоящих родителей Кешка Юдин никогда не видел: мать умерла при родах, а отца не знала даже усыновившая мальца тетя Марина, старшая сестра покойной. «Командировочный какой-то, – через много лет призналась она уже взрослому Иннокентию. – Таскался по службе в Первопрестольную из своей тмутаракани. Жениться на Ленке не собирался – имел семью. В каждый свой приезд караулил девчонку у общежития и вез ее „на природу“. Когда же понял, что та беременна, испарился, как капля воды с раскаленной сковородки. Мы с Иваном в это время в Ленинграде жили. Вот и проморгали ее, непутевую».
Фамилию в метрику младенцу записали по матери, у нее же взяли и отчество. Что касается имени, то за него парень должен благодарить нянечку роддома бабу Фросю. Та после ухода доктора потихоньку открыла «Святцы» и, найдя там первоапрельских, обнаружила, что ими только святой Иннокентий и заправляет. «Будешь откликаться на Кешку! – сообщила нянька орущему во все горло ребенку. Тот, смолкнув, заулыбался, как бы выражая свое согласие. – Вот и договорились. А то не по-людски как-то: то Чудик, то Рыжик».
Внешность у Кешки и в самом деле была весьма примечательной: весь рыжий – волосы, брови, ресницы, густая россыпь веснушек по всему телу. Размыто-водянистые, близко посаженные и круглые, как у лемура, глаза делали его похожим на инопланетянина. Когда мальчик, не мигая, смотрел на кого-нибудь, у того от страха подкашивались ноги.
Пока