Омертвение. Ушедшие в небо. Ярослав Толстов
наливаю себе немного кофе, не доставая термос из паке-та, и пью, и сразу становится и веселее, и теплее – термос хороший и температуру сохраняет долго. Хорошо, что скамейка вокруг ножки «гриба» деревянная, а не железная, иначе бы столько я на ней не высидела.
Стрелки ползут по кругу так медленно, что иногда кажется, что они и вовсе не двигаются – замерзли – добрались до десяти часов и все, а первую секунду одиннадцатого часа отсчи-тают только тогда, когда взойдет солнце и отогреет время. Я быстро смотрю на зашторенное окно Кужавского – уже в который раз, и тут свет за бледной шторой наконец гаснет. Вот и все, конец фильма. Наблюдательный пост демонтируется за ненадобностью, и наблюдатель отправляется домой, в горячую ванну. Что ж, все ошибаются. Сейчас докурю и…
Тяжелая железная дверь подъезда щелкает замком и открывается, выпуская в круг света высокого мужчину в темном пуховике и с забавной прической ежиком, и я инстинктивно втягиваю голову в плечи, стараясь казаться как можно меньше, хотя Кужавский видеть меня не может. Он кашляет, закрывает дверь, закуривает, смотрит на часы и быстро уходит в том направлении, откуда я пришла. Я дожидаюсь, пока Аристарх дойдет до угла дома, потом встаю, быстро прохожу через двор вдоль густой заснеженной изгороди, у торца дома замед-ляю шаг, и тут же на меня радостно набрасывается притаившийся за домом ветер, вышибает из глаз слезы и швыряет в лицо пригоршню обжигающих снежных хлопьев. Кужавский уже далеко впереди, и я ускоряю шаг, чтобы не потерять его из вида – он идет быстро и не обо-рачиваясь, да и если обернется – много ли он увидит в этом снежном хаосе?
Несмотря на то, что еще не так уж поздно, город будто вымер – прохожие почти не попа-даются, машин мало, и ездят они медленно и осторожно, словно идут на цыпочках. Светофо-ры сквозь метель мигают, как маяки, призывая: сюда, сюда, здесь безопасно, и яркие витри-ны и окна ресторанчиков похожи на уютные гавани в разбушевавшемся море. Я иду за Ку-жавским и недоумеваю – куда он собрался на ночь глядя? В бар? На свидание? Уж не на ра-боту, это точно. Что ж, я ошиблась, и дома он был один, иначе что можно подумать – Ари-старх уложил свою даму спать и отправился к следующей? Лихо!
Кужавский доходит до трамвайной остановки и закуривает под прозрачным навесом. Я захожу туда же, валюсь на скамейку и съеживаюсь на ней, втянув голову в плечи. Кужавский не обращает на меня ни малейшего внимания. Он явно торопится – нетерпеливо топчется под навесом, поглядывает то на часы, то почему-то на небо. Я не вижу выражения его лица, но отчего-то у меня возникает странная уверенность, что снежный хаос вокруг ему очень по душе, он не боится ни снега, ни ледяного ветра, не надел ни шапки, ни перчаток, и на его ле-вой руке холодно блестит обручальное кольцо. Изредка он кашляет – неглубокие, короткие звуки – кашель больше похож на нервный, чем на простудный, и можно даже подумать, что Аристарх хитро посмеивается, а не кашляет. Раньше я у него такого кашля не слышала.
Вскоре