Курс практической психопатии. Роман из двух. Яна Гецеу
она как чудовище – юбка чудовищно короткая, волосы чудовищно растрепаны, лицо накрашено как у чудовища. Понимаете? Висит на поручне, не садится – хотя вагон почти пуст. Сама маленькая и толстая – ну, по правде, не очень… немного излишне полна. Ууставился на неё в ответ. «Чудовища» сама себе кивнула и усмехнулась, вероятно, пьяна. И сразу самому очень захотелось надраться. С ней! Почему-то… она меня не бесит. Странно. Меня бесят все, вообще любой человек! А она нет… хм… Она села напротив, развалилась так, что видно, что она в чулках. А ведь холодно, дура! Так она и сидела, усмехаясь, и гляделки продолжались наверное, три остановки. Потом она встала и буквально выскользнула в открытую дверь, лишь мазнув по мне бесстыжими глазами. Я вскочил и выпрыгнул за ней. Она пошла не оглядываясь, я не отставал. Завернула за угол, быстрой походкой, и несусветные каблуки её стучали, она некрасиво держалась, и неумело виляла задницей. Но не разу не оглянулась, и потому когда она вдруг остановилась в грязном переулке, и резко повернулась ко мне, я буквально налетел на неё, и она схватила меня, будто всего сразу, целиком. Я задохнулся от чего-то похожего на злость и протест, но… я уже был в ней, терзал её, и она всхлипывала, запрокидывая голову, и… и что ещё? Черт, да не знаю я! Мы просто пошли вместе дальше, потом, когда она уже натянула трусы, вся дрожа, (а я в это время с удивленным отвращением смотрел на себя).
И вот, идем мы молча, вместе (не рядом, а именно вместе) с Чудовищей, и она, до сих пор не проронившая ни одного слова, вдруг говорит хрипло:
– Как ёбаные Мастер и Маргарита, блять! – захихикала, и уткнулась мне лицом в рукав. А я кивнул. Она ужасно права. Если на булгаковских детей выскочила любовь с финкой, то на нас – секс, и поразил обоих одним ударом. Ёбаные Мастер-и-Марго.
– Выпить хочешь? – спросила она. И я снова кивнул.
– Ну скажи «да», что ты такой-то?
– Потому что я садист, – просто сказал я, самым естественным тоном. Она расхохоталась, потом посмотрела на меня, замолчала и кивнула. И мы пошли дальше.
Её звали Жахни.
Она ловко пила спирт, вытащенный из-за пыльного шкафа. А мать её была программистом, чьими реальными детьми были компы, и Жахни-Маша давно уже была сиротой при функционирующих физически родителях. Об отце она не говорила ничего, а мать уехала давно в Москву, «и тебя, доченька, заберу, ты только подожди немножко…»
– Целый год уже хата моя полностью, по десятке присылает в месяц, да иногда в заглядывает, че я тут делаю. А нихера я не делаю. Щас вот приедет опять, че говорить ей, незнаю…
– Ебать твою мать, Жахни! – вскипал я: – Как же так??
Но быстро понимал, что не мое дело, и затыкался. В конце—концов я не собирался в нее влюбляться. Пусть живет как живется… «особая честь, всем нам придется в могилку залезть. А мне все равно…»3
Тем более, что Жахни жила как черт, как настоящее чудовище.
Ей было наплевать на всё – на контрацепцию,
Текст группы «Jah Division»