Омертвение. Сошедшие с небес. Ярослав Толстов
и ласково улыбнулся пустому пространству перед собой, слов-но оттуда кто-то тоже улыбался ему.
– Я знаю, – прошептал он, отвечая не Баскакову, а тому, невидимому, потом встрепенулся, словно проснувшись. – Ты ведь хочешь знать, не переметнулся ли он на чью-то сторону, в том числе и на свою собственную? Ты сейчас и сам поймешь, но я скажу – нет. Я не вижу признаков, я не вижу мути, есть злость, есть что-то похожее на обиду и что-то похожее на растерянность, но он спокоен… и я видел удовольствие… он ждет чего-то… он ждет смер-ти… под всем этим он ждет чьей-то смерти… но не твоей…
– Я знаю, чьей, – задумчиво сказал Баскаков. – Нет, они мне точно все завалят, два пса на один кусок мяса. Да, я сделал ошибку, взяв их обоих… но ведь до сих пор они уживались… Старею.
– … хорошо управляет собой… хороший контроль… – продолжал отвлеченно бормотать Сканер, – все опасное, свое – на дне, но сложено специально, сам сложил… хорошо укрыто… но там все гной… гниль… туда я не смотрел…
– Так-так, – Баскаков сложил листок. – А теперь скажи, почему ты так боишься Схимника?
Сканер дернулся, жалобно сморщившись, и съежился на стуле.
– Он меня ненавидит! Хочет меня убить! Особенно тогда… в последний раз… я чуть-чуть заглянул, а он меня сразу выгнал… но я видел… – Сканер замолчал, шумно дыша, на его ли-це выступили крупные капли пота. – Он не понял… но я видел… вы ударили его тогда, и я видел… плеснулось, но он сразу же все спрятал… скомкал… закрыл пустотой… замаскиро-вал…
Баскаков вдруг вздрогнул, вспомнив тот пустой, лишенный каких-либо эмоций взгляд Схимника, и загадочный этой пустотой, как беззрачковые глаза греческих статуй.
– Что ты видел?
– Я видел себя, – он широко раскрыл глаза – в них воскресал старый ужас. – За доли се-кунды… миллион картин… как я умираю… как многие умирают…
– Ты ведь, кажется, не можешь читать мысли?
– Он не думал. Он желал. Он так живет. Это не мысль, это качество, часть его природы. Там, где ненависть. Где эгоизм. Где упрямство. А еще… еще…
– Что еще ты видел?
Сканер заговорил, захлебываясь словами, отчаянно барахтаясь в воспоминаниях собст-венных видений. Сидя на стуле, он по-детски поджал ноги, ухватился за сиденье и слегка раскачивался, сам того не замечая, что для Баскакова придавало рассказу еще большую не-лепость. Он слушал и думал, что из четверых не верит никому. Двое его уже предали, с дру-гими двоими ничего не было ясно, кроме того, что они постоянно пытаются порвать друг друга. Если уж выбирать из этих двоих, а выбирать придется, он бы предпочел Схимника – до сих пор от него было больше пользы, хотя и промахи участились. Схимник в последнее время стал излишне самостоятелен, но он и знал куда как больше Яна, а Яна посвящать во все не хотелось – интеллигентный «аналитик» был для этого слишком умен и мог самостоя-тельно докопаться до сути. Баскаков был уверен, что хорошо знает Схимника – тот попал к нему