Мы, кажется, встречались где-то?. Андрей Радзиевский
из сумерек лица идущих навстречу. Лица разные: невзирая на непогоду, счастливые, и лица хмурые, под стать непогоде, замкнутые в сжатых губах и открытые в улыбках, напряженные ожиданием чего-то и что-то ищущие… Сотни лиц – калейдоскоп счастья, пропасть неудач, уставшие и отдохнувшие, цветущие и вялые, возникающие в этом потоке неожиданно и исчезающие безвозвратно. Женька, изрядно промокнув, остановился в темноте арки, идя наперекор разуму, назойливо шепчущему, что нужно скорее ехать в общагу, укрыться в тепле и уюте комнаты. Согреться, если удастся – уснуть, забыться, но этот стремительный переход из прошлого, спящего сейчас за дверями закрытых музеев, в бурлящее настоящее огромного города, мира, все запутал в его голове, и он судорожно искал ответы.
С карниза старого дома, в подворотне которого происходила эта невидимая борьба с самим собой, прозрачной занавеской свесил свои тоненькие ножки-струйки дождь. Ветер, время от времени покачивая их, обдает Женьку холодными брызгами, а он, не прячась, глотает пересохшими губами капли и глазами поедает лица прохожих: «Кто они, эти люди? Что несут они в своих душах? Кто-то кого-то, возможно, сделает сегодня счастливым, кто-то обидит, кто-то махнет рукой, кто-то протянет руку… Что их ждет за углом, в черной пасти подземных переходов, за дверями метро, за строгим жестом швейцара в роскошных дверях ресторана, там, за спинами идущих навстречу? Странная штука эта жизнь, взяла и сделала резкий виток, вернув меня в «возраст почемучек», когда перед новым маленьким жильцом планеты возникает ее огромная непонятность, которую можно разрешить только путем подергивания за штанину папу или за юбку маму, задрав голову вверх, задать их умным всезнающим глазам тысячу «Почему?» и «Зачем?». Ведь он был уверен, что уже голову не нужно задирать, да и к папиной брючине нужно теперь наклоняться, но вопросы навалились и заполонили, будто сейчас только открывает для себя этот мир…
– Слышь, друг! – Женька вздрогнул, за спиной стоял мужчина лет сорока, покачиваясь на огромных ногах, чувствовалось, что определенную дозу из бутылки, торчащей, стволом орудия из огромного кармана плаща, уже принял. – Давай вы-пьем! – пророкотал он и последний слог «пьем» прозвучал, как команда командира-артиллериста – «Пли!».
Виднеющийся край этикетки подсказывал недавние «777», и вкус содержимого тут же возник во рту, как будто испил только что. Напомненное муторно затуманилось в голове и, выдавив кислую улыбку, он попытался отделаться шуткой:
–Третьего не хватает.
– Начнем, а там кто-нибудь да и подойдет! – улыбаясь, видимо, не поняв Женькиной шутки, подначивал пьяный.
– Пойду, поищу кого-нибудь, – бросил Женька, и был вынужден вернуться из подворотни в суматоху улицы. От ловимых ртом на ходу капель дождя привкус бормотухи стирался, но медленно. Опять замелькали витрины и двери, афиши и вывески, ворота, проемы, крылечки, окна, подъезды, лестницы… Ноги понесли все быстрее, и уже словно летел вверх по Невскому, лавируя в слаломе