Невиновных нет. Людмила Астахова
объясняться. Вернее, он-то рассказывал, но его, по диллайнской привычке, никто не слушал. Проигравший всегда виновен. Золотой лед в глазах тива Хереварда не растаял, и Удаз начал готовиться к тихой, бесшумной казни. Дверь откроется, войдет незнакомец в длинном черном кафтане, и все кончится быстро и без борьбы. С одной стороны, от исполнителя Эсмонд-Круга еще никто не уходил, а с другой… Зачем, скажите, зачем жить дальше, когда тебя лишили сана, Силы и смысла жизни? Лучше смерть.
И когда ожидание стало уже нестерпимо, дверь узилища все-таки распахнулась. На пороге стоял эсмонд. Сизокудрый красавец в элегантнейшем фраке, в начищенных до блеска сапогах. Унизанные перстнями пальцы крепко сжимали набалдашник трости. Хоть сейчас на картинку модного столичного журнала. А как двигается! Плавно, гибко, точно горный барс, а не человек.
– Ну надо же, сам Форхерд Сид пожаловать изволил, – безрадостно хмыкнул Удаз, проследив взглядом, как отец грациозно прошелся по комнате. – А ты что здесь забыл?
– Не вижу сыновней почтительности, – холодно молвил родитель, устраивая зад на жестком стуле, и протянул руку для поцелуя. – Ну!
Неведомая сила буквально сорвала полукровку с места. Удаз пал на колени и приложился к перстню с камеей. Сила привычки, материнскими побоями вколоченной, помноженная на страх и вечную жажду похвалы, – вот что это такое.
– Так-то лучше, – буркнул Форхерд.
– Пришел попрощаться?
– Почти, – жестокосердный диллайн взял долгую мучительную паузу, в течение которой Удаз успел заподозрить Эсмонд-Круг в том, что его отца послали исполнить приговор собственноручно. У них есть и такой вид наказания. – Ты настолько слаб, что даже мысли твои читаются по лицу, словно в открытой книге. Нет, я не стану твоим палачом. Все наоборот.
– То есть?
– Ты – свободен… Свободен бежать из Синтафа.
– Но… куда?
– Не на Ролэнси, там тебе точно не будут рады, – ухмыльнулся тив Форхерд. – Но выбор есть – в Базиле у меня хорошие связи, в Идбере тоже, но место это неимоверно скучное, Фиртсвит… Женщины там прекрасны в своей наивности, про остальные достоинства я ничего сказать не могу.
Видимо, в Эсмонд-Круге решили, что столь сильному тиву, как папаша Удаза, можно простить чрезмерное для диллайн сластолюбие. Он ни одной юбки не мог пропустить за все свои двести пятьдесят лет жизни. Стоило показаться на горизонте хорошенькой девичьей мордашке, и тив Форхерд забывал, казалось, обо всем на свете.
– Хродвин не советую, – продолжал он перечислять возможные варианты. – Ни женщин, ни выпивки, ни денег потратить. Тошно. Я бы предложил Эббо, в качестве компромисса, но решать тебе.
Удаз смотрел на отца с некоторым удивлением. Зачем все эти разговоры про увеселения? К чему они?
Тив Форхерд ответил заговорщической улыбочкой. И даже подмигнул.
– Это было единственным условием, мой мальчик. Иначе тебя не пощадили бы. Поверь, мне пришлось пойти на самые крайние меры, и только ленивый из