Клятва разведчика. Олег Верещагин
что, фрицы?! Получили нашу землю?! Погодите чуть – вас в ней и похоронят! Вот тогда ваша будет – два на три, все ваше!
Его услышали. Наш поезд тронулся, двери закрыли, но я видел сквозь щель, как за нами на костыле прыгает рыжий солдат с перекошенным лицом. Он стрелял в наш вагон из пистолета, пули расщепляли, не пробивая, толстые доски, а он выкрикивал что-то и не отставал, пока его не перехватили санитары.
Сашка смеялся. Это было почти так же страшно, как увиденная мною картина раненых.
Сашка смеялся.
9
– …Мы жили на краю села. Я, мама, батя, сестры… Они старше меня были, а мама и батя уже немолодые. Я у них последний, пацан к тому же. В общем, они меня баловали даже… Батя ушел летом, в августе, а в начале сентября мы на него уже похоронку получили… Смертью храбрых… А потом немцы пришли. Я даже не верил, что так может быть. Вот смотрел и не верил. Сперва они и не делали ничего, перли и перли через село… А потом у нас остановились, которые обратно шли, с фронта на переформирование. Сразу волками смотрели, потом перепились в хрень, я наших мужиков, уж на что мастера у нас были треснуть, даже по праздникам такими не видел. Половина под стол попадали, а остальные сперва пели, я так понял – своих поминали… Мы с матерью им прислуживали. Я сперва не хотел, а потом подумал – пусть лучше я, чем сестры. Они в сарае прятались. Мамка уже немолодая, а ко мне-то лезть не будут… Не лезли, конечно, только пинки отвешивали. Мы им самогон носили, думали – ужрутся же в конце концов! Ну, почти все упились. А пятеро – ни в какую, хлещут, как воду, и ни в одном глазу. Один такой… как бык здоровый, но подобрей остальных. Двое так, обычные мужики, еще один немолодой, но питух позлей остальных. И пятый молодой совсем, года на три-четыре вот нас постарше. Самый заядлый… Он сестренок и нашел. По нужде, гад, вышел, и услышал, как они в сарае переговаривались… Вернулся, своих зовет, ржет… Мамка поняла, что к чему, и в дверях как окаменела. Они сперва со смехом, а она не пускает… Тогда этот младший достал нож и ее – раз, раз, раз… Я за вилы, в сенях стояли. И в живот ему… Он только охнул, и все. Тогда они меня схватили и тоже в сарай. Привязали к двери и своих из других домов зовут. Человек двадцать собралось. Я не хотел смотреть, а один мне глаза пальцами раскрыл, чтобы я видел, как они сестренок… Я уже думал – ну чтоб они умерли поскорее… А они еще до утра живы были. И эти… Устали, разошлись, а нет-нет кто-то зайдет обратно и опять… Знаешь, как будто поссать – и не очень хочется, а надо… А под утро они все внутри керосином облили. И сестренок, они уже… неживые были. И меня. И подожгли… Я не знаю, как там дальше получилось. Я в себя только за сараем пришел, в канаве. Даже волосы почти не обгорели. Там и прятался, думал – только бы они еще на ночь остались, я бы им сделал… Не остались, ушли. И я ушел, в лес. Дня три бродил один, думал – с ума сойду, мамкин голос слышал. Потом встретил наших окруженцев. С ними пошел. Всю зиму тут кружили, где могли – нападали. А в конце апреля нас расколотили. Я ушел, а на одном кордоне хозяин меня фрицам выдал. Хорошо еще, решил – я просто