Путеводитель по «Дивному новому миру» и вокруг. И. В. Головачева
bet I’ll chew it…
I’ll slash with my knife,
You bet, I’ll slash with it.
Fly away, bourjouee, like a sparrow!
Or I’ll drink your blood
For my little loves sake
With the black brows…
Give peace, О Lord, to the soul of thy slave.
Its dull! (Bolshevism)[44].
«Тоска» и «скука» кажутся не вполне адекватными характеристиками революционной толпы. Каковы же аргументы Хаксли?
Невыносимое чувство тоски, испытываемое тупой толпой, – безусловно, мощный фактор революции. <…> Скука и беспокойство, порожденные той неожиданно обретенной вольностью, для которой человек не предназначен, заставляют его перестать почесывать темячко и схватиться за нож. Он разбойничает до тех пор, пока не устанет и не сдастся на волю нового хозяина, чтобы тот скрутил его новой смирительной рубашкой законов и общественных установлений. Скука и зверство – логические следствия «свободы без креста» (Bolshevism).
Ясно, что это весьма вольное, хотя и возможное прочтение блоковского текста. Хаксли нисколько не сомневается в том, что «смирительная рубашка» (strait-waistcoat) прежнего политического режима была не только инструментом сдерживания, но и поддержкой. На тот момент это была нетривиальная идея. Можно предположить, что именно политическая философия Хаксли тех лет привела к такому оригинальному прочтению. В 1920 г. Хаксли принадлежал к абсолютному меньшинству, полагавшему, что «скука и зверство логически вытекают из «свободы без креста» (freedom without the Cross). В отличие от левых европейских и американских интеллектуалов и художников, он не испытывал никакого энтузиазма в отношении большевиков, не воспевал успехи новой Советской России, не восхвалял ее диктаторов. Лишь семь лет спустя Хаксли обретет единомышленника. Это будет Николай Бердяев.
Вторая характеристика революции, вычитанная Хаксли в поэме «Двенадцать», это религиозность. По Блоку, а вслед за ним и по Хаксли, революция имеет мессианский характер. Охваченные скукой и тоской массы жаждут второго пришествия: «В белом венчике из роз – Впереди – / Исус Христос». В английском переводе вся эта строфа звучит так:
So they march with sovereign tread.
Behind them follows the hungry cur.
And at their head, with the blood-stained banner <…>
And at their head goes Jesus Christ (Bolshevism).
Итак, лишь в самом конце поэмы появляется Христос, возглавляющий шествие двенадцати патрульных по зимнему городу. Читатель не знает, куда именно их ведет Христос. Хаксли полагает, что и Блок этого не ведает. Автор рецензии уверен, что революционеры слепо полагаются на веру, а вовсе не на план, ведущий к конкретной цели. Именно в этой заметке о Блоке Хаксли впервые высказал тезис, который получит дальнейшее развитие в его публицистике: «Революция – это религия» (Bolshevism).
Возможно, не случайно, что именно в 1920-е гг. тон рецензий Хаксли, посвященных русскому искусству, становится весьма критическим. Время от времени в них повторяется следующий тезис: специфика русского искусства объясняется тягой русских к «варварству» (barbarism). «Варварством» объясняет он и то несчастье, что случилось с Россией в 1917 г… Не исключено, что данная идея сформировалась у него после прочтения «Двенадцати». Косвенное подтверждение обнаруживаем в его статье «Варварство в музыке» (Barbarism in Music, 1923), написанной
«Ох ты, горе-горькое! / Скука скучная, / Смертная! / Ужь я времячко / Проведу, проведу… / Ужь я темячко / Почешу, почешу… / Ужь я семячки / Полущу, полущу… / Ужь я ножичком / Полосну, полосну!.. «