Петр III. Загадка смерти. Олег Иванов
1762 года высказывался за демократию. Но Дашкова оставляет нас и по этому вопросу в неведении. Скорее всего, таких и не было, а Дашкова, не желая спорить с взглядами Екатерины II, показавшими свою жизнеспособность, направила полемический удар по не существовавшей в то время «демократической точке зрения».
После того как Петр III оскорбил Екатерину и дело шло к разводу и заточению ее в монастырь, Дашкова предприняла решительный, по ее словам, разговор с Паниным. Никита Иванович будто бы высказался «за соблюдение законности» и за привлечение к делу Сената. Дашкова, отметив, что подобный исход был бы счастьем, будь у них время, сказала Панину: «Согласна с вами, что Екатерина не имеет права на трон и по требованиям закона императором должен быть провозглашен ее сын, а ей до его совершеннолетия следует быть регентшей. Но вы должны принять во внимание, что девяноста девять человек из ста понимают низложение монарха как полный переворот» (62–63). Последняя фраза, на наш взгляд, представляет хороший образец туманного стиля Екатерины Романовны; что она имела в виду под «полным переворотом», неясно. Можно только догадываться, что речь шла о воцарении Екатерины, а не о регентстве.
Дашкова перечислила Никите Ивановичу участников заговора, назвав и братьев Орловых. «Узнав, как далеко я зашла, не ставя в известность императрицу (из опасения ее скомпрометировать), – продолжает Дашкова в своих «Записках», – Панин был удивлен и встревожен. Я поняла, что ему не хватает не столько смелости, сколько решительности… Я взяла с Панина обещание никому не говорить о плане провозглашения императором великого князя, потому что мысль эта, будучи высказана его наставником, может вызвать недоверие. В свою очередь, я обещала обсудить с заговорщиками этот проект и постараться их убедить, не вызвав излишних подозрений, так как всем известна моя преданность императрице» (63; курсив наш. – О. И.).
Хороший подарок готовила Дашкова своей подруге! Однако Екатерина Романовна во время своих бесед не знала, что Н.И. Панин был уже привлечен к заговору и являлся к ней, по-видимому, не столько из-за особых чувств, которые он, вероятно, к ней, молодой интересной особе, питал, сколько узнать о мнениях гвардейских офицеров, посещавших дом Дашковых, а также о том, что намеревалась делать Екатерина, которая, как догадывался старый царедворец, далеко не все ему говорила.
О переговорах Дашковой и Панина стало известно Рюльеру, вероятно, со слов самой Екатерины Романовны. Дашкова не скрывала, что французский дипломат принадлежал к ее друзьям в 1762 году и «почти каждый день бывал у нее». Княгиня называет Рюльера старинным знакомым, «ум и образованность которого делали его общество столь приятным» (100, 122–123). Ощущение того, что ряд сведений получен Рюльером непосредственно от самой Дашковой, нередко возникает при чтении его «Истории». Так что высказанные в «Записках» Екатерины Романовны сомнения в подлинности этой книги носят, скорее всего, маскировочный характер и касались больше того, что узнал Рюльер по другим