Петр III. Загадка смерти. Олег Иванов
что в той же депеше он счел возможным назвать своего высокопоставленного информатора – обер-шталмейстера графа Дитрихштайна, имя которого лучше было не разглашать. Странна подобная неопределенность и потому, что в «словах Орлова» о принуждении его к убийству Петра Федоровича, о «поручении удавить государя» присутствует явный намек на Екатерину II или на брата – Григория Григорьевича. А кто еще мог Орлову поручить такое? Подобное слабо завуалированное обвинение для дипломатической депеши должно было быть основательно подтверждено; в противном случае оно могло быть предметом частной переписки или характеризоваться как слух. Отсюда возникает закономерный вопрос: зачем все это сообщал Дюран своему министерству?
Читателю, знакомому с содержанием писем А.Г. Орлова из Ропши, может броситься в глаза удивительное противоречие в депеше французского дипломата: как он, называвший Петра Федоровича «уродом» и «злодеем» Екатерины и «всей России и закона нашего», стал говорить о покойном государе как о «добром человеке»? Что же «доброго» обнаружил в фанатичном поклоннике Фридриха II граф Алексей Григорьевич? На этот вопрос трудно ответить.
Возможно, что упомянутая депеша относится к серии провокаций, которые пыталась делать Франция против России. Суть ее могла состоять в том, чтобы содержание этого документа стало известно агентам русского двора и передано императрице. Этот способ использовался нередко дипломатами. Применяла его и Екатерина II. Например, Храповицкому было сказано один раз так: «Собственноручное письмо к Нессельроду для того без цифр по почте послано, чтоб везде прочитали»350. Другой раз Храповицкий рассказывает о следующей преднамеренной операции, санкционированной Екатериной II: «Хотят, чтоб сие письмо видел император, а потому, по совету Зубова, пустить через Берлин, дабы там могли его перлюстрировать»351.
А.Г. Орлов не любил французов; это чувство усилилось, когда он изведал на себе их происки во время войны с турками. Алексей Орлов даже нашел нужным написать в Париж, откуда шла клеветническая кампания против русского флота, поощряемая версальским двором, особое письмо на имя советника нашего посольства Хотинского. В нем говорилось: «Недоброхоты наши, будучи чувствительно тронуты благополучными российского оружия как на сухом пути, так и на море успехами, единственно по зависти только стараются злостные в народах рассеивать вести и вносить оные в публичные газеты…»352 Или, например, в письме к Г.А. Потемкину от 26 сентября 1774 года, предполагая, что за Пугачевым стоят французы, граф Алексей Григорьевич пишет: «Я только то знаю, что для нашего Отечества великие недоброхоты французы»353. И в этом же письме, между прочим, Орлов сообщает: «А вот теперь еще стали и нас пробовать о верности, о чем я и в теперешнем случае ее величеству доносил». Существовали и более ранние его донесения Екатерине II по этому поводу.
Давно уже зная об отрицательном отношении Франции к России, Екатерина II находила новые тому подтверждения