Потерянная Библия. Игорь Берглер
ты. Веки подняты. Ресницы дрогнули от прикосновения. «Интересно, – подумал он, – почему я ничего не вижу?» Он постарался сосредоточиться, задумался, не сон ли это, но боль в плече распространялась вверх по шее до самой макушки. Боль стала сильнее, а когда он передвинул руку, возникло ощущение, словно длинная толстая игла вонзилась прямо в мозг. Перед глазами заплясали звезды. Понять, что происходит, не получалось, но, убрав руку, он почувствовал, что боль тает, уступая место чему-то другому. Пальцы почему-то стали влажными. Он узнал густоту и запах крови, но глаза наконец-то начали привыкать к темноте, несмотря на то что царивший вокруг мрак был почти непроницаемым; ни с чем подобным он прежде не сталкивался. Сделав над собой еще одно усилие, он повернул голову, поискал взглядом источник света, хоть какой-нибудь: тоненький лучик, пробивающийся из-под окна или двери. Тщетно.
Все еще лежа на спине, он стал собираться с силами. Попытался сосредоточиться, но ничего не вспомнил. Вытянув руку, он принялся ощупывать пространство вокруг себя. Земля. Он сделал глубокий вдох. Неприятный запах заполнил ноздри: сырой, без малейшего намека на свежесть. «Я под землей. Меня похоронили заживо», – сказал он себе и поднял обе руки, пытаясь коснуться крышки гроба. Ничего. Подняв руки вверх, насколько сумел, он нашел одну лишь пустоту. Хорошо, что здесь хотя бы есть воздух, можно дышать, несмотря на боль под ребрами. Нет, его не закопали. Чтобы убедиться в этом, он приподнялся на локте, перекатился на бок и встал на четвереньки. На большее он не осмелился. Не понимая, где находишься, без каких-либо пространственных ориентиров, тяжело было утверждать наверняка, но в целом это напоминало подвал дома. Не зная, какова его высота или где находятся стены, идти во мраке было страшно, рана могла открыться и стать еще более серьезной.
Самое главное – это привыкнуть к темноте. Думать было тяжело. Приказав себе воспользоваться другими органами чувств, он вдохнул и ощутил тот же самый резкий запах: влажная земля, затхлый воздух, сырость и еще что-то, непонятное и пугающее. Не помогло. Он навострил уши. Конечности дрожали, болели ладони, ныли колени. В ладони впивались мелкие камешки. Суставы изнемогали под тяжестью тела, словно его заставили стоять на обломках ореховой скорлупы. Снова перевернувшись на спину, он прислушался. Тьма и тишина казались всепоглощающими. С улицы не доносилось ни единого звука – если поблизости была хоть какая-то улица.
Где он? Как попал сюда? Наверное, лучше всего вспомнить все по порядку, найти последнее звено в цепочке. Какое же именно?
Он был дома, собирался ложиться спать. Кровать расстелена, ждет его. Жена ушла от него давным-давно, но, прежде чем задремать, он до сих пор словно бы высматривал ее. Другая сторона кровати оставалась пустой, нетронутой. В ванной был включен свет, дверь слегка приоткрыта – давняя детская привычка, оставшаяся с тех пор, когда он ужасно боялся темноты. Он всегда включал свет в ванной, каждый вечер, едва начинало темнеть. Закрывал свою маленькую плотницкую мастерскую, поднимался наверх и щелкал выключателем. Темнота давила на плечи, особенно там, в его городе, особенно с тех пор, как он снова остался один.
Он изо всех сил старался вспомнить, но в голову ничего не приходило. Может быть, он сразу уснул и его захватили врасплох во сне? Вряд ли. Адская боль в макушке казалась чертовски реальной. Он попытался уцепиться за другое воспоминание. Кажется, ему что-то снилось, и он проснулся из-за жуткого холода. Дрожал под пледом, а на стене спальни появилась тень – длинная искаженная тень, приближавшаяся к его голове. И этот запах… Рука коснулась его лица и сжала, словно в тисках. Что-то царапнуло щеку в нескольких местах. Пошла кровь. Что-то зажало ему нос и рот – клочок ткани, наверное, – и дышать постепенно становилось все труднее.
Чушь. Он поднес руку к щеке, чтобы понять, правда ли это. Коснувшись себя, он вздрогнул. Пальцы нащупали глубокие раны на правой щеке. Свернувшаяся кровь образовала корочку. Стало быть, это правда. Он изо всех сил попытался сосредоточиться. Если порезы начали затягиваться, значит, прошло время. Сколько же он здесь пролежал? Сколько пробыл без сознания?
Поток мыслей прервал шорох. Вроде бы очень близкий, но раздавшийся где-то за пределами того места, где он очутился. Скрип, за которым последовал другой звук, похожий на звук шагов, только какой-то странный, как если бы кто-то приволакивал ногу. И даже сам шорох хромой ноги казался странным, словно кто-то шел, слегка касаясь земли через равные промежутки времени: весьма неуверенная походка. Затем появился свет, совсем слабый. Мужчина машинально повернулся к нему. Тот был недостаточно ярким, чтобы резать привыкшие к темноте глаза. Он увидел что-то вроде окна в стене, вот только вместо стекла оно было забрано железными прутьями. Свет падал снаружи, из коридора, и постепенно разгорался ярче. А затем угас на миг. Мужчина обернулся.
Дыхание перехватило. Он чуть было не потерял сознание. Прямо возле своего лица он увидел чьи-то ноги, которые едва не касались его виска. Он невольно дернулся в сторону, и резкое движение причинило ему невыносимую боль. Напрягшись, сделав над собой усилие, он приподнялся на локте. Теперь он видел все обнаженное тело целиком. Боже всемилостивый, да оно же гниет! Запах ошеломлял и, казалось, усиливался.
Несмотря