Хрустальный грот. Полые холмы (сборник). Мэри Стюарт
левой руке и с ножом в правой. Он убил быка, чтобы пролитая кровь принесла земле жизнь и плодородие, а потом, вкусив последний раз хлеба и вина, Митра был призван на небеса. Это бог силы и благородства, мужества и сдержанности.
– Солдатский бог, – повторил Амброзий. – Вот почему мы восстановили культ Митры: чтобы здесь, как и в римской армии, у всех предводителей и мелких королей, говорящих на множестве языков и поклоняющихся множеству богов, было нечто общее. О самом культе я тебе рассказывать не могу: это запретно. Тебе достаточно знать, что в ту ночь мы с моими офицерами собирались на священную церемонию, и твои разговоры о хлебе, вине и убитом быке звучали так, словно ты видел священнодействие, – больше, чем о том дозволено рассказывать. Быть может, ты еще увидишь все это. А пока остерегись и, если кто-то спросит тебя о твоем видении, помни, что это был всего лишь сон. Понял?
Я кивнул. Но в голове у меня из всего, что он сказал, зацепилось одно. Я подумал о матери, о христианских священниках, о Галапасе, об источнике Мирддина, о том, что видится в воде и слышится в шуме ветра…
– Ты хочешь сделать меня посвященным Митры?
– Мужчина берет власть, кто бы ее ему ни предложил, – повторил Амброзий. – Ты говорил, что не знаешь, что за бог наложил на тебя свою руку; быть может, это Митра был тем богом, на чью тропу ты вступил, тем богом, что привел тебя ко мне. Увидим. А пока… Митра – бог воинства, и нам понадобится его помощь. А теперь, если тебе не трудно, принеси арфу и спой мне.
Вот так он беседовал со мной, обращаясь как с принцем. Здесь я чувствовал себя куда более принцем, чем в доме моего деда, где я имел хоть какие-то права на этот титул.
Кадаля сделали моим личным слугой. Сперва я думал, что он возмутится, – после того, как он служил самому Амброзию, это можно было считать понижением в должности. Но Кадаль, похоже, не возражал – на самом деле мне показалось даже, что он доволен. Мы очень скоро сдружились, и, поскольку других мальчиков моих лет в доме не было, он сделался моим постоянным спутником. Обзавелся я и лошадью. Поначалу мне отдали одного из личных коней Амброзия, но через день я со стыдом вынужден был просить, чтобы мне дали кого-нибудь более подходящего по росту, и для меня нашли маленького и крепкого серого конька, которого я в приступе ностальгии назвал Астером.
Так проходили первые дни. Я ездил повсюду в сопровождении Кадаля; здесь еще стояли морозы, а потом они сменились дождями, поля развезло, дороги сделались противными и скользкими; над пустошами день и ночь свистел холодный ветер, взбивая белую пену на серо-стальных волнах Малого моря, и северные стороны стоячих камней почернели от сырости. Однажды я попробовал найти тот камень с секирой, но мне это не удалось. Зато я нашел другой, на котором при определенном освещении был виден кинжал, и неподалеку – еще один большой камень, на котором под лишайниками и потеками птичьего помета виднелись очертания раскрытого глаза. Днем камни не так сильно дышали холодом в затылок, но все же здесь не оставляло чувство, что на тебя