Кристин, дочь Лавранса. Сигрид Унсет
улыбалась, когда Кристин садилась к ней на кровать, заговаривала с ней и показывала разные чудесные подарки, которые Ульвхильд получала от родителей и от всех их друзей и родичей со всей округи. Тут были и куклы, и птицы, и звери, маленькая шашечница, всякие украшения, бархатные шапочки и пестрые ленты. Кристин складывала все это для нее в шкатулку, и Ульвхильд смотрела на нее своими серьезными глазками и со вздохом утомления выпускала из усталых ручек все эти сокровища.
Но личико Ульвхильд начинало сиять радостью, когда фру Осхильд подходила к ней. Она жадно пила освежающие и снотворные напитки, которые фру Осхильд приготовляла для нее, никогда не жаловалась, когда та ухаживала за ней, и лежала счастливая, слушая, как фру Осхильд играет на арфе Лавранса и поет – она знала много песен, незнакомых людям у них в долине.
Часто пела она и для Кристин, когда Ульвхильд спала. И тогда рассказывала ей порой о своей молодости, когда она жила на юге Норвегии и бывала при дворе короля Магнуса, и короля Эйрика,[24] и их жен.
Однажды, когда они сидели так и фру Осхильд рассказывала, у Кристин сорвалось с языка то, о чем она так часто думала:
– Странно мне, что вы всегда такая веселая, когда вы так привыкли к… – Она прервала свою речь и покраснела.
– Ты хочешь сказать, что я теперь рассталась со всем этим? – Она тихо рассмеялась и потом сказала: – Было у меня счастливое времечко, Кристин, и не так я глупа, чтобы жаловаться: хоть мне теперь и приходится довольствоваться снятым молоком и простоквашей, но я до дна выпила свое вино и пиво. Хорошие дни могут тянуться долго, если человек ведет себя благоразумно и осмотрительно и мудро обращается с тем, что у него есть; это знают все разумные люди, и вот поэтому-то, думается мне, разумные люди и должны довольствоваться хорошими днями, потому что лучшие дни – те дорого обходятся. Люди зовут глупцом того, кто проматывает отцовское наследство, чтобы веселее провести свою молодость. Об этом каждый может судить, как ему угодно! Но я назову настоящим глупцом и дураком того, кто задним умом крепок, и дважды глуп и дурак из дураков тот, кто надеется увидеть около себя прежних сображников, когда наследство промотано…
– Что-нибудь случилось с Ульвхильд? – ласково спросила она Рагнфрид, которая сделала резкое движение, сидя у кровати ребенка.
– Нет, она спит спокойно, – сказала та и подошла к Осхильд и Кристин, сидевшим у очага. Взявшись рукой за шест от дымовой отдушины, она взглянула в лицо фру Осхильд.
– Этого Кристин не понять, – сказала она.
– Конечно, – ответила фру Осхильд. – Но ведь она и молитвы свои учила до того, как стала понимать их! В тот час, когда человеку нужны молитвы или добрые советы, у него обыкновенно не бывает охоты ни учить, ни понимать их.
Рагнфрид задумчиво нахмурила свои черные брови. В такие минуты ее светлые глаза, глубоко сидевшие в глазницах, делались похожими на озера, что лежат под горным склоном, поросшим частым темным лесом, – так всегда казалось Кристин, когда она была маленькой, а может,
Имеется в виду Эйрик II (1280–1299), сын Магнуса IV.