Блатной. Михаил Дёмин
в тюремном коридоре; два раза в сутки (перед завтраком и накануне отбоя) сюда, по очереди, выводят каждую камеру на оправку… Знаменитый этот почтовый ящик предназначен для особых, сугубо секретных надобностей и является в этом смысле одним из самых надежных мест.
Тут есть немало уголков укромных и испытанных; надзиратели копаться в них не любят, брезгуют (хотя и обязаны по уставу!), и потому корреспонденция доходит по адресу почти бесперебойно.
Вечером я уже читал присланную мне ксиву.
«Дело вот какое, – писал Цыган. – У вас в камере находится Витька Гусев. Я его сегодня видел на прогулке. Он, наверное, хляет за честного, за чистопородного… Если это так – гони его от себя. И сообщи остальным. Гусь – ссученный! В 1945 году я встречался с ним в Горловке; тогда он был – представляешь? – в военной форме, при орденах, в погонах лейтенанта. Я за свои слова отвечаю, можешь на меня ссылаться смело. Да и кроме того, есть еще люди, которые об этом знают. И всем нам горько и обидно наблюдать такую картину, когда среди порядочных блатных ходят всякие порченые. И неизвестно, чем они дышат, какому богу молятся…»
Я прочитал эту записку дважды. Второй раз – вслух.
Была тишина, когда я кончил читать; камера замерла, занемела, насторожась. Затем все разом поворотились к Гусю.
Он скручивал папиросу; пальцы его ослабли внезапно – табак просыпался на колени… Медленно, очень медленно Гусь собрал его, ссыпал в ладонь, и, пока он делал все это, камера молчала – ждала.
Потом он закурил, затянулся со всхлипом и поднял к нам лицо. Оно было спокойно (слабость прошла), только чуть подрагивала правая, рассеченная шрамом бровь.
– Что ж, – сказал он, – с Цыганом мы действительно встречались.
– Значит, служил? – спросили его.
– Служил.
– Носил форму?
– Конечно.
– Награды имел?
– Да, – ответил он, – имел… Воинские награды!
Он легонько потрогал правую бровь, провел ладонью по щеке (там темнел широкий косой рубец) и сказал с привычной своей усмешечкой:
– Это все то же – отметки войны. Да, было, было. Почти вся армия Рокоссовского состояла из лагерников, из таких, как я! Нет, братцы, – он мотнул головой, – я не ссученный…
– А что есть сука? – спросил тогда один из блатных. (Лобастый и лысый, он звался Владимиром и потому имел кличку Ленин.) – Что есть сука?
– Сука – это тот, – пробубнил Рыжий, – кто отрекается от нашей веры и предает своих.
– Но ведь я никого не предал, – рванулся к нему Гусь, – я просто воевал, сражался с врагом!
– С чьим это врагом? – прищурился Ленин.
– Ну как с чьим? С врагом родины, государства.
– А ты что же, этому государству – друг?
– Н-нет. Но бывают обстоятельства…
– Послушай, – сказал Ленин, – ты мужик тертый, третий срок уже тянешь – по милости этого самого государства… Неужели ты ничего не понимаешь?
– А что я, собственно, должен понимать?
– Разницу, – сказал Ленин, – разницу между нами и ими. Ежели ты в погонах…
– Я