Жизнь Имтеургина старшего. Тэки Одулок
от земли. Я силу всю кончил, устал. Сел на землю. Смотрю, нет ли другого тонкого дерева. Нет тонких – все толстые кругом. А за одним – вижу – старик сидит, лапу сосет – медведь. Испугался я. На землю брюхом лег. Кусты стоят, мне руки и лицо царапают, я между кустами ползу.
«Кочки сидят на воде, я между кочками ползу. Ниже кочек пригибаюсь, весь в воде, только голова наверху. Медведь не узнает, кочка или голова», – думаю.
А сам все дальше ползу.
Ну, значит ушел от старика.
Встал я и назад посмотрел, а сам за деревьями прячусь. Вдруг треснула передо мной ветка. У, беда! – медведь на меня спереди идет. Рыжий весь, прямо как огонь горит. Сам тощий, кишки высохли, брюхо к хребту прилипло.
«Ой, съест!»
Я за дерево, медведь на меня. Лапой ударил, под себя подвалил. Хорошо, что я проснулся.
– Ой, страшно! – сказал Кутувья. – Если бы я знал, я бы тебе копье или топор в руки дал.
– Жалко, что не дал, – сказал Имтеургин и ребром ладони соскреб с лица пот.
– Ты копье с собой клади, когда опять спать будешь, – сказала девочка.
– Ты верно говоришь, Тынатваль. Так и буду делать.
Хозяйка разостлала на полу нерпичью шкуру, на нее положила доску, на доске расставила посуду – пять деревянных чашек. Потом налила в чашки тепловатую воду. На закуску подала мороженые куски мяса. Люди ели и запивали мясо теплой водой. Тынатваль взяла большой кусок и повернулась, чтобы дать его собаке, которая лежала у нее за спиной. Вдруг она закричала:
– Мать, отец! Маленькие собачки пришли.
Девочка взяла что-то обеими руками и протянула отцу.
– Кааккуме! – удивился отец. – Совсем как собака.
Он погладил ладонью только что родившегося щенка, потом вытер его о меховую подушку и передал жене.
– Покорми гостя!
Но щенок ничего не ел, а только пищал. Хозяйка положила его к собаке.
Прошла ночь. Люди выспались и встали. У собаки было уже четыре щенка.
– Вот, – сказал отец, – надо узнать, которые из них жить будут.
Имтеургин с сыном выползли из полога, надели холодные и колючие меховые штаны и рубахи и попробовали выйти наружу. Но стенки шатра не подымались. Снег засыпал шатер до самой верхушки – плотно навалился на него со всех сторон.
– О-о, – сказал сын, – тяжело придавил. Много снегу нанес ветер.
– Да, – сказал отец. – Много. Давай сюда снегу нагребать.
Когда в шатре вырос снежный сугроб, отец принес из полога всех четырех щенят и одного за другим сунул глубоко в снег. Щенята только пискнули и пропали в рыхлой куче.
Из полога вылезли женщины и, нагнувшись, смотрели на снег.
– Почему они не вылезают? – спросила Тынатваль.
И вдруг, разгребая снег носом и передними лапками, показался сперва один, а потом и другой щенок. Девочка подобрала обоих и, чтобы согреть, спустила к себе за ворот рубахи.
– В-в, – затряслась она, – холодные.
Остальные два щенка так и не вылезли. Люди сидели до тех пор, пока мех на рубахе у подбородка не покрылся