Очерки истории медицины. Михаил Ахманов

      Уортон судил о функциях щитовидной железы в том смысле, что это орган, согревающий щитовидный хрящ и увлажняющий воздух в гортани (хотя на несостоятельности этой теории настаивал еще в I веке Гален), а также придающий формам шеи округлость (совсем как думал Леонардо полутора столетиями ранее). Но гораздо дальше Уортона пошел его современник, знаменитый голландский анатом Фредерик Рюйш (1638–1731), дававший уроки препарирования Петру Великому (1698). На картине А. Баккера (см. рис. 15) Рюйш стоит в шляпе, с ланцетом в руке. Часть его анатомической коллекции, закупленной по указу Петра I, до сих пор хранится в Анатомическом музее Военно-медицинской академии, а другая часть – в Кунсткамере, в Санкт-Петербурге. При этом в Академии можно видеть препарат сердца младенца, который Петр Алексеевич Романов выполнил собственными руками под руководством голландского ученого. Рюйш высказал передовую гипотезу (1690), что щитовидная железа выделяет свой секрет в кровь – вполне в духе эндокринологии, которая к тому времени еще не родилась.

      Привлекала внимание ученых того периода и природа зоба. Хирург английского короля Чарльза II Ричард Уайзмен (1622–1672) связал зоб с «чахоточной золотухой», то есть туберкулезным шейным лимфаденитом. Чуть ранее авторитетный швейцарский хирург Вильгельм Фабрициус фон Хильден (1560–1634) высказывался против оперативного лечения зоба, ссылаясь на тяжелые кровотечения, осложняющие такую операцию.

      Не оставляли зоб без внимания и фламандские живописцы. Персонажи с увеличением щитовидной железы представлены на многих полотнах и рисунках Питера Пауля Рубенса (1577–1640), Антониса Ван Дейка (1599–1641), Рембрандта Харменса Ван Рейна (1606–1669), Франса Пурбуса-младшего (1569–1622). Иногда это безвестная натура, но среди изображенных есть и исторические лица (Мария Медичи), супруги Рубенса (Хелена Фурман) и Рембрандта (Саския Ван Ойленбург) и другие. У последней на картине Рембрандта (в образе Артемизии), наряду с зобом отмечен даже экзофтальм (см. рис. 15).

      Следующее, XVIII столетие, ознаменовалось первой научной формулировкой принципа гормональной регуляции. Нервные связи очевидны, поэтому еще в глубокой древности (видимо, в Александрии времен Птолемеев) анатомы уподобляли идущие от мозга нервы управляющим нитям – как во всем знакомых куклах-марионетках. Но гормоны не видны глазу, не открывались в биологических жидкостях методами химии той эпохи. Тем удивительнее прозрение французского врача Теофиля де Бордё (1722–1776), на столетия опередившее свое время. В небольшой брошюре «Исследование о хронических заболеваниях. О медицинском анализе крови», вышедшей в Париже в 1775 г., он пророчески писал: «Каждый орган служит фабрикой и лабораторией специфического гуморального агента, который, по приготовлении