Без любви весь мир – пустыня. Борис Дмитриевич Дрозд
в душе маленького Антона. Ущерб, который с годами вырастает до размеров большой ущербности по отношению к женщине, к любви. Он сам это потом осознает вполне, а может, и не вполне, но он скажет потом об этом очень определенно, анализируя себя, свою душу и внутреннюю суть: «В моем миросозерцании не хватает большого куска, точно оно месяц на ущербе, и мне кажется, что этот ущерб может пополнить только любовь».
Он определил свое состояние очень точно и образно. Нет любви. А без любви жизнь ущербна и миросозерцание ущербное.
Из этого психологического чувства вырастет потом другой, более старший герой, но тоже сирота в душевном смысле – Константин Треплев из «Чайки».
В повести «Три года» есть разговор двух братьев Лаптевых – Алексея и Федора:
– Какой там именитый род! – проговорил Лаптев (Алексей.-Б.Д.), сдерживая раздражение. – Именитый род! Деда нашего помещики драли и каждый последний чиновник бил в морду. Отца драл дед, меня и тебя отец. Что нам с тобой дал твой именитый род? Какую кровь, и какие нервы мы получили в наследство? Ты вот уже почти три года рассуждаешь, как дьячок, говоришь всякий вздор, и вот написал, – ведь это холопский бред! А я, а я? Посмотри на меня… Ни гибкости, ни смелости, ни сильной воли; я боюсь за каждый свой шаг, точно меня выпорют, я робею перед ничтожествами, идиотами, скотами, стоящими неизмеримо ниже меня умственно и нравственно; я боюсь дворников, швейцаров, городовых, жандармов, я всех боюсь, потому что я родился от затравленной матери, с детства я забит и запуган!.. Мы с тобой хорошо сделаем, если не будем иметь детей!»
В этом отрывке – отголоски детства братьев Чеховых, личные ноты, автобиографические мотивы. А. Чехов строг, суров, беспощаден к себе, к своему детству, к родителям. Вероятно, вспоминая детство, анализируя себя, он находил недостатки в себе, так сказать, атавистические, доставшиеся ему в наследство от родителей, и вероятно, с болью и горечью думал о том, что он родился от затравленной матери, боявшейся своего мужа, то есть Павла Егоровича. Она не могла защитить их, своих детей от его деспотизма и произвола, отстоять их, сделать их счастливыми, любимыми, защищенными. Хуже всего – не могла защитить от отцовской порки.
Александр Чехов свидетельствует: «В обиходе же Павла Егоровича оплеушины, подзатыльники и порка были явлением самым обыкновенным, и он широко применял эти исправительные меры и к собственным детям, и к хохлятам-лавочникам. Перед ним все трепетали и боялись его пущее огня. Евгения Яковлевна постоянно восставала против этого, но получала всегда один и тот же ответ:
– И меня так же учили, а я, как видишь, вышел в люди. За битого двух небитых дают. Оттого, что дурака поучишь – ничего худого, кроме пользы, не сделается…»
Образ матери, ее характер и ее роль, но, быть может, скорее всего, ее судьба и этот страх перед своим мужем, Павлом Егоровичем, предопределили все последующее развитие Антона и как