Безбилетник. Лукас Берфус
вопрос. Совсем уже было решившись, он увидел сквозь витрину, как девушка направляется к прилавку. За стойкой появился худой, серьёзный мужчина, на нём был блёклый костюм, а в глазах стояла такая скорбь, будто он был свидетелем гибели каждого зверя, мех которого теперь висел здесь на плечиках; будто он видел, как сдирали шкуру с чернобурых лисиц и колонков и вырезали нерождённых ягнят из овечьих утроб ради шкурки каракульчи. И этому привидению женщина – к великому удивлению Филипа – протянула квиток, с которым тот удалился, оставив её в лавке одну. Как только мужчина исчез, она повернулась и пошла бродить вдоль ряда вывешенных манто, мимо манекенов, пока не остановилась перед рыжим соболем. Филип видел, как она, немного поколебавшись, протянула руку и запустила пальцы в мех на уровне воротника. Рука её прошлась по опушке и скользнула на уровне пояса к левому карману, в который погрузились четыре пальца. И остались там. На виду остался лишь большой палец, и Филиппу почудилось, что сейчас девушка притянет манто к себе – для танца, для объятия, но тут из заднего помещения опять появился призрак и выложил на прилавок пластиковый чехол на плечиках. Застигнутая врасплох, женщина отделилась от своего соболя и подошла к прилавку. Призрак протянул ей счёт, она сунула карточку в валидатор, мужчина взял манто и проводил её к выходу.
Нельзя достоверно сказать, что в этот момент происходило в голове Филипа, но это были приблизительно такие же фантазмы, какие одолевают большинство мужского населения. Благодаря влиянию австрийской романистики времён Австро-Венгерской монархии спустя даже сто сорок лет, в дни Филипа, сохранялась живая связь между мехами и флагелляцией, то есть той практикой, при которой мужчина получал удовлетворение через телесное наказание – плёткой ли, розгами или голой рукой женщины. Эта практика ещё не совсем исчезла, хотя воспоминания о ней слабели и постепенно угасали. Ещё лет двадцать-тридцать тому назад, в детские годы Филипа были в ходу картинки, на которых жестокие повелительницы на высоких каблуках, одетые в меха или кожу, водили на поводке своих рабов в собачьих масках. Это не было повседневностью, но было распространено, так эротика второго десятилетия двадцать первого века западала на другие стереотипы. Разумеется, были и теперь мужчины, которые находили удовольствие в рабском подчинении доминантной женщине. Соответствующие услуги по-прежнему предлагались и, по общему мнению, были востребованы среди мужчин с высоким положением, которые в специальных студиях, оборудованных под средневековые пыточные подвалы, за приличный гонорар расслаблялись. Закрепив на своих сосках дамские зажимы-крабы для волос и претерпевая оскорбления и поношения, они освобождались от ежедневного гнёта ответственности за своих сотрудников. Но всё же то были особые услуги для мужчин, занимающих особое положение, не для всеобщих неврозов. Другие забивали мозги своих современников, проповедуя среди прочего гибкость, особенно женского тела. Иногда Филип в своём бюро