Безбилетник. Лукас Берфус
считать оптики, не было другой причины делать выбор в пользу меха, и вполне допустима мысль, что Филипа восхитил эгоизм, пренебрегающий ценностями морали ради сексуальной притягательности. Такая жестокость молодой женщины, у которой есть и другие возможности показать во всей красе свои преимущества, могла его дополнительно возбудить; именно эта женщина, которая на первый взгляд не производила впечатления порочной и испорченной, наоборот, она излучала невинность, ну разве что золотая цепочка на щиколотке позволяла заключить о некоторой фривольности. Но в целом мех ей не подходил. Пришлось бы воображать себе некое превращение, повод, по которому этот мех становился костюмом: в варьете, на сцене, но почему-то Филип не мог поверить в такое выступление. Её лица он по-прежнему не видел – теперь потому, что она несла чехол, подняв его над головой, чтобы он не волочился по земле. И поэтому ему в голову пришла мысль, что она может быть старше, чем он предполагал. Может быть, девическим было лишь её тело, а лицо – сухое и морщинистое? Тогда на ней можно было бы представить меховое манто. А может быть, это вообще не её манто. Может, она работает в отеле и выполняет поручения богатых постояльцев. Услужливость, которую, как ему казалось, он разглядел в ней, говорила в пользу этого предположения. Правда, расплачивалась она своей картой – нет, он видел лишь то, что она расплачивалась картой, но эта карта не обязательно была её собственной. Ведь то могла быть и карта отеля, возможно, но неправдоподобно. Банг несомненно бы выписал счёт. Может, то была карта персоны, которой принадлежало это манто? Это ещё более неправдоподобно. Какой постоялец доверит какому-то служащему доступ к своей карте?
Что бы ни творилось в голове Филипа, его догадки и предположения, должно быть, и привели к тому, что он захотел узнать об этой женщине больше, хотя бы заглянуть ей в лицо, по которому увидел бы её характер, и хотя он не мог себе это представить, было мыслимо, что скромность и ухоженная внешность не нашли бы соответствия в её лице; возможно, её глаза смотрели бы примитивно, а рот складывался вульгарно. Так или иначе, он решил оставаться при ней и дальше, смирившись с тем, что к Белинде он неотвратимо опоздает и это возымеет неприятные последствия.
И они сели в подошедший трамвай, ехавший в сторону вокзала, – женщина, манто и Филип. Вагон был наполнен банковскими клерками, закончившими рабочий день, секретаршами, которые использовали время, оставшееся до закрытия магазинов, чтобы купить необходимое. До Пасхи оставался ещё целый месяц, но из сумок с покупками уже выглядывали уши пасхальных зайцев, а в воздухе витал запах шоколада. По громкоговорителю объявили, что в пригороде произошёл какой-то несчастный случай, вероятно, какой-то парень, новичок в этом городе, недооценил те тридцать тонн, которыми трамвай перепахивал улицы. Женщина остановилась в передней части вагона, повесив плечики с манто на перекладину. Он сохранял дистанцию. Между ними стояло с полдюжины