Олимп иллюзий. Андрей Бычков
имейлами. Ты же хотел дворец показать… Я и Романа пригласила.
Роман с вилкой застыл, но вилка продолжала сардельку нести. И сарделька продолжала нестись в пространстве пяти, шести или даже семи искусственных солнц.
– Романа?
– Вчера отправила смс.
Жена огромная попыталась съежиться, попыталась застыть, но балетная пачка треснула. И театр засквозил – они роли знали насквозь.
– Зачем?
Механические часы вышли на стрелках, как на костылях, и стали вытанцовывать время прошедшее, которое будто бы было, и которого будто бы не было.
– Ты сказал сам.
– Когда?
– Сейчас.
– Ах, да…
Он вспомнил, вилка описала полукруг и вонзилась в сардельку, на фартук брызнуло, на фартук и на скрижали. Роман вынул жало и вколол еще, под углом, так, что теперь брызнуло и на балетные пачки.
– Ромочка!
– Ты забыла снять кожуру.
Он подцепил мокрую пластиковую обертку и снял, оголяя разорванное тело сардельки.
– Ты не рад?
– Нет, почему же.
Чего Роман не мог простить Роману? Что когда-то они писали на зеркале стихи?
– Я отправила, потому что тогда не отправила, а потом ты уже лег.
Корова к папильотках, хитрое фарфоровое дупло, батман тебе на задницу, танцуют не только слоны, но и Карлы Густавы Юнги, мифотворцы херовы, да, я люблю тебя, Роман, как свое несбывшееся, Университет в белом, Университет в черном, я был с тобой молодым изгнанником бузины и ранних астрелей, птиц и пастбищ, выпущенных из лука стрелы, асфоделей на ранней заре водопоя с синих ресниц козодоев, висящих, как ртуть, с глазами печальным, мудрыми… Роман, прочь! Роман, приди! Как раньше, когда мы писали на зеркале стихи, отражаясь до бесконечности сами в себе… Я знал, что деньги – это дерьмо. Так возвращают кредиты, так снова возвращаются во дворцы. И дворцы гудят и вращаются, как чертовы колеса. Я поднимался на крест богатства, а ты видишь только мой толстый живот и жиры мои прустианские. Не ври! Роман по-прежнему тонок, и он сохранил тончайшее, и вечером он исполнит, как учил пальцами мясными на земляничных полянах, черно-белыми элегантными флагами на клавиатурах раскинутых, ритм, да, вы, господа, еще не знаете Романа! И ты, Роман, зря меня похоронил, у вас, господа, флирт в душе с предрассудками, стереотип иллюзий, нет, Роман в жире еще зазвучит, сонатой Вентейля зазвучит Роман, ну, хорошо, пусть не Вентейля, но кофе глиссе я вам исполню, тем более, если приедет Роман, по полям смыслов с маслом приедет к Роману Роман…
Он окунул в сольдо сладкий огурец и заел, голова разъезжалась, выпитое накануне гудело и подлетало к Шереметьево-Два.
– Надо поспать мне еще.
– Китайка вымоет.
– Возьми сумму из пиджака, из нагрудного. Там что-то шесть или семь…
– Поспи, Ромочка, поспи.
– … тысяч долларов.
Вечер уже длил воспоминаниями и Беатриче маленькая уходила за горизонт, как она тоненькая, с попкой тоненькой мыла пол, как наклонялась и тряпочкой терла, и китайские ее ляжечки тонкие, на которой,