Россия–Грузия после империи (сборник). Сборник статей
Процедура скрадывания акцента для достижения признания в качестве своего вполне осознана постсоветским русским дискурсом. Вот как писал Дмитрий Быков об одном из перебравшихся в Москву шоуменов:
Ценнейшее приобретение ОРТ – Валдис Пельш. Это гомерически смешной и патологически серьезный человек, почерпнутый для ведения программы «Угадай мелодию» из чудесной команды А. Кортнева «Несчастный случай». В шоу «Случая» он честно изображал прибалта, каким и является, – но прибалта гипертрофированного, с чудовищным акцентом и невозмутимым фейсом горяч-чего эстонского паарня. Теперь Пельш и говорит без акцента и, умудряясь оставаться серьезным, со множеством полузаметных подколок ведет последний проект Листьева – «Угадай мелодию» (Быков, 1995, 13).
Чувство обиды за отвергнутую колониями державу отзывается не только в устной словесности, но и в политических заявлениях. Форсируемый акцент – вполне в духе вышеописанной официальной тенденции ограждения от него русской системы телерадиовещания – неожиданно сделался знаком предательства:
Чем скорее ближнезарубежные господа новые демократы, вмиг забывшие русский язык (помните, как почти все лидеры – Кравчук, Горбунов и др. – враз заговорили по-русски с сильным акцентом?), перестанут учить ему [русскому языку] нас – тем лучше.
А то ведь эта болезнь уже становится заразной – уже в самой России Калмыкия принимает решение о том, что она теперь по-русски будет называться «Хальг Тангч», Башкирия – «Башкортостан» (Бухвалов, 1994, 11).
Любопытно, что определенные этнические группы, легко усваивающие русскую разговорную речь, тоже могут дождаться от носителей языка обвинений в этнокультурном двурушничестве. Так, судя по некоторым сообщениям, еврейский акцент часто сливался в сознании великороссов с южнорусским или одесским говорами, но в целом по степени социальной значимости он быстро уступил свое место другим акцентам. Писатель-почвенник, вспоминая свои студенческие годы, пишет об особенностях межэтнических отношений во время «оттепели»:
В университете в одной со мной группе учились Арнштам и Балцвиник; их еврейство воспринималось нами как некое чудачество, прозвище для подтрунивания. Особенность психического склада Арнштама и Балцвиника ровно ничего не значила для нас, поскольку Арнштам и Балцвиник утратили территориальную, экономическую, культурную, языковую общность с другими евреями, обрели общность с нами, стали наши. В группе были еще эстонец, азербайджанец, украинка, белорус, болгарин – тоже наши, но с акцентами в речи; Арнштам с Балцвиником говорили, как мы. Наш «антисемитизм» проявлялся разве что в юморе (Горышин, 1994, 166–167).
Украинский акцент принял на себя в постсоветском русском дискурсе в России роль означивателя взаимоисключающих для общественного сознания концептов – как советского централизованного правления (а), так и сепаратистских устремлений других республик СССР (б)[27]:
(а)
См. об этом подробнее: (Гусейнов, 1992; Каграманов, 1993; Свобода, карбованец и Крым, 1994; Затонский, 1994; Коваленко, 1994; Алпатов, 1994; Руденко, 1994); см. также: (Heinrich, 1995, 187) – о