Три поэмы. В критическом сопровождении Александра Белого. Леонид Завальнюк
юный и русоволосый
Не может оторваться от окна…
А он идет – и отступает тленье,
Он буйствует с ланцетом, как гроза,
И лезут из орбит от удивленья
Бутылочно-зеленые глаза.
Багровый шар ползет все выше, выше,
На горизонте вянут кумачи,
И вот уже ударили по крышам
Негреющие первые лучи.
И бросив рябь на вспыхнувшую воду,
Огромный город праздновал рассвет
Призывными гудками всех заводов,
Задорными клаксонами «Побед».
И мне б на карканье не строить музу,
От старческих брюзжаний я здоров.
Но хочется, чтоб лозунг
«Бойтесь юза!»
Предостерег не только шоферов.
Идея нот
Мне по душе, признаться,
Хоть я уверен, что во все века
От жизни нужно ждать
Импровизаций,
Поскольку жизнь – великий музыкант.
Но перед боем эту мысль не будят.
– Тебе пора, пожалуй?
– Да, пора.
– Ну, что ж, иди,
И пусть тебе не будет,
Как говорят, ни пуха, ни пера!
А мы, пока ты будешь непосильный
Свой труд вершить, в борении с собой,
Для ясности вернемся в город пыльный,
Так искренне оболганный тобой.
Там, где речушка сонно прошивает
Давно забытый глиняный карьер,
В избушке на отлете проживает
С 30-х вдовый,
Врач-пенсионер.
Ему привольно у речных разводий,
Где плесы голубого голубей.
Он для стола
Гусей себе разводит,
А для души —
Зобатых голубей.
На топливо берет со строек стружку,
Умеет сам стирать и сам варить,
Но все мечтает завести старушку,
Чтоб было с кем зимой поговорить.
Ему иного и не надо счастья,
И даже деньги не нужны ему.
Он только иногда, по женской части,
«Знакомых» принимает на дому.
Заплатят – ладно.
Не заплатят – тоже.
Его волнует лишь один вопрос —
Чтоб новый городок, избави боже,
Его домишко ветхонький не снес.
Ему излишне волноваться вредно,
Ни радостей не зная, ни тоски,
Он хочет только одного —
Безбедно
Доковылять до гробовой доски.
Ты стар,
И все, что просится наружу,
Я придержу, чтобы порыв ослаб,
И не единым словом не нарушу
Твоей спокойной жизни, эскулап.
А ты бы в ужасе развел руками,
Когда б сегодня кто-нибудь сказал,
Что у тебя за толстыми очками
Бутылочно-зеленые глаза.
А ты бы, верно, заболел падучей,
Когда б открыть, спокойствие губя,
Что в 45-м первый смертный случай
В бессмертный символ
Превратил тебя,
Что эту женщину любою силой
Ты должен был, пусть не спасти, —
Спасать!
Что кто-то клялся над ее могилой
Твою вину
Всей