Кривая дорога. Даха Тараторина

      Она обещает сказку. Но сама боится в неё поверить.

      Осень наступила так внезапно, что никто и слова молвить не успел.

      Сегодня я бегала в лесу одна. Отпустила волчицу, дала ей волю, отбросив страхи, и вместе с ней вдыхала мокрую землю и влажный листопад. Я не перечила. Она не злилась. Поладить оказалось не так сложно.

      Перекинулась недалеко от деревни. Женщины привыкли к боли. Испокон веков каждый месяц Мать-Земля напоминала, что мы – матери: дающие, дарящие, создающие жизнь. И мы привыкли принимать послание с гордостью, хоть и через боль. Превращаться… неприятно. Но сливаться воедино с силой, ломающей кости, чтобы родить тебя заново – иной, свирепой, живой, совершенной – стоит того.

      Напрягая мышцы, почувствовала, что волчица никуда не делась. Сейчас я, может, и человек, но зверь бежит по жилам, отзывается с биением сердца, принюхивается при каждом вздохе.

      Натягивать грубые жёсткие порты не хотелось, но так уж заведено у смешных людей, что наготу должно прятать. Даже по главным дням вроде Посева или Купалы девки боле не ходят простоволосыми, скинув рубаху, – ушло безвозвратно. Я подхватила опустевшую суму, где припрятала одёжу, пока носилась по чащобе, гоняя ленивого барсука, и направилась к деревне.

      Серый собрал наши нехитрые пожитки и прощался с прячущей заблестевшие глаза Весеёй:

      – Детоньки, милые, ну куда ж вы к самым холодам? Оголодаете, и так вон какие тощие!

      Оборотень безропотно укладывал в суму пироги с рыбой, сыр, сало:

      – Чай не безрукие. И осенью не помёрзнем и зиму переживём.

      Старушка, заприметив меня, попыталась воззвать к голосу разума:

      – Ты погляди, чего твой мужик удумал? Вам тут, никак, холодно-голодно? Неужто где-то лучше привечают?

      – Загостились мы у тебя, бабушка, – ласково отстранила маленькие руки, – и так только переночевать просились, а сами которую седмицу тебя объедаем. Пора и честь знать.

      Хозяюшка обиделась, но быстро отошла, заметалась по избе, поднесла ещё вяленой плотвы в дорогу. И не откажешься, чтоб не оскорбить.

      Глядя на наши уменьшающиеся фигурки, старушка не раскисала, не лила пустые слёзы, только недовольно качала головой одной ей ведомым мыслям. Но мы этого, конечно, уже не видели.