Кривая дорога. Даха Тараторина
то волчьи, то человеческие. Страшно. Зашибёт ещё, али сам об стену голову проломит, а я виноватой останусь. Ну его! Я подхватила юбку и припустила к выходу – туда, где ещё виднелось светлое, хоть и холодающее, солнце. К мужу.
Серый, поганец, как сквозь землю провалился. Казалось бы, не деревню обегала – всего-то дом общинный, пусть и немаленький, ан нет нигде. Куда ни брошусь, – ушёл; пробегал, не остановился; был, да давненько. Найду – к подолу пришью накрепко, чтоб неповадно.
– Мужа? А зачем тебе муж, лебёдушка? Хочешь, меня бери. Меня даже искать не надо!
Рослый детина, не хуже охранника Агнии, радостно засмеялся и хлопнул себя по колену, предлагая присесть и забыть о поисках суженого. Я полюбовалась на крепкую мускулистую грудь (в такой холод рубаху не иначе специально скинул – девок в краску вгонять), погрозила шалопаю кулаком, завернула за угол. Чуть подумала, воротилась и ещё часть поглазела, как красавец дрова колет, как перекатываются мышцы под кожей: вот-вот выпрыгнут.
Пялилась не одна. Знамо дело, бабы, – кто, скромно пряча глазёнки, кто нагло, одобрительно посматривая, – тоже не спешили по делам. Да и дорога у каждой пролегала аккурат мимо дровен. Вот уж неслучайно.
Кругленькая ладная девка всё норовила поближе пройти, плечом задеть. А то и ещё чем.
– Зашибу! Осторожней! – предупреждал детина.
Девица хихикала, млела – столько внимания разом! – и делала ещё один круг.
Ещё две не умолкая перешёптывались и даже не краснели, недвусмысленно жестикулируя и показывая пальцами на предмет всеобщего внимания. Предмет, впрочем, ненавязчиво поворачивался то одним, то другим боком, чтобы разглядели его во всей красе.
Самая скромная только мяла в пальцах кончик одинокой косы и всё не решалась предложить работяге воды, что явно нарочно принесла с собой. Мужик бы и не прочь напиться, да попросить – обидеть соперниц, которые тоже с собой квасу и мёду не случайно набрали. Девушка же побаивалась лезть вперёд: ну как кто разобидится на её прыткость?
– Эх, мне бы пяток годков скинуть! – шепнула старушка, на вид которой и все сто зим дать можно. – Ух, я бы ему!
– Что, бабуль? – влезла совсем мелкая девчушка. – Щей бы наварила?
Бабка окинула малютку хитрым взглядом:
– Можно бы и щей. И даже ухи. А ежели б хорошо дело пошло, то, ить, и пирогов напечь не жалко, – старушка подбоченилась, закинула клюку на плечо, – эй, удалец! Как ты к пирожкам-то? Не желаешь отведать угощеньица?
– Как не желать! – мужик отложил топор и деловито обтёр испачканные руки об ещё более грязные штаны, ухватил рубаху и с готовностью зашагал первым.
– Хе! – бабка окинула оставшихся взглядом победительницы. – Несмышлёныши. Эй, орёл, меня-то обожди!
Нет, здесь ловить нечего. Серый, может, в аршине36 проходил, да кто ж его упомнит, когда эдакое зрелище, да к тому же полуголое.
Проискала я супруга до вечера. Не нашёлся ни во дворе, ни в погребах, ни на мужской половине дома, куда я с боем прорвалась, распугав мальчишек. Те, словно потревоженные
Аршин – расстояние от кончиков пальцев до плеча.