Кривая дорога. Даха Тараторина
устроилась в своём троне, положила гладкие белые ладони на подлокотники. Мне сесть не предложила. Ну, да мы не гордые. Постоим.
Моя… страшно сказать… свекровь молчала. Я тоже. Время шло.
– Твоё имя? – мягко, но неотвратимо прорезал тишину волшебный бархатный голос.
Пришлось прокашляться:
– Фроська.
Женщина вздёрнула брови совсем так же, как это делал её сын. Я стиснула зубы, напоминая себе, за чем пришла.
– Ефросинья… – протянула Агния, пробуя имя на зуб.
Мне вдруг стало невероятно стыдно. За нечёсаные волосы, за старый, только по большому случаю надеваемый сарафан, что уже совсем не так, как подобает приличному платью, теснил грудь, за незвучное имя и незнатный род, за то, что я – простая деревенская девка, а пришла пенять Ей: прекрасной, величественной, страшной.
– Ну, – насмешливо проговорила она, прекрасно понимая мои мысли, – сказывай. Слушаю.
Развернуться и бежать. Бежать до тех пор, пока не наткнусь на Серого, схватить его за руку и бежать вместе. До вечера. До самого края леса. Пока силы не закончатся. А потом прильнуть к груди суженого и реветь, пока он будет гладить меня по волосам и говорить, что никого и никогда не полюбит больше, чем меня.
Я отогнала наваждение, разбудила волчицу, поставила на своё место.
– Это я слушаю, – ага! Таки заставила смешаться эту совершенную суку! – Я – законная супруга твоего сына. И я имею право знать, как имеет право знать и он, почему ты его бросила. И… помнишь ли ты, что совершила самую большую ошибку в своей жизни.
На миг мне почудилось, что она захохочет. Что скажет, мол, глупый обиженный волчонок обознался и спутал её с кем-то, что видеть не видела Серого никогда. Она спрятала лицо в ладони, а когда отняла их, снова взирала невозмутимо и свысока.
– Ты хочешь знать очень много. Не думаю, что отвечу на все вопросы, но прогонять я тебя не стану. Но и ты мне кое-что расскажешь.
Старая уловка. Неужто кто-то ещё попадается на эту удочку?
– Хорошо. Но я первая.
Агния откинулась на спинку стула, показывая, что слушает. Я переминалась с ноги на ногу.
– Ты скучала по нему? – ну почему я спросила именно это?!
– Я его мать.
– Это не ответ.
– Я его мать и знаю, как лучше.
– И это тоже.
– Да.
Но, конечно, она полностью себя оправдывала. Интересно, чем?
– Мой черёд, – Агния задумалась, – какой он?
– Ты ведь даже не знаешь, верно? – теперь я смотрела свысока. Я – главная женщина её сына. Она может делать и говорить, что вздумается, быть сколь угодно идеальной, но, когда Серый метался в бреду, подхватив простуду, я вытирала ему пот со лба; когда медвежий капкан переломил ему лапу и нужно было заново выправить кость прежде, чем он перекинется в человека, его боль делила я; когда он шёл по тёмным коридорам старого дома, сражаясь с воспоминаниями, заново переживая каждую встреченную смерть и словно наяву чуя